– Другие варианты… А почему такая неточная дата? Почти неделя. И почему именно эти дни?
Комиссар вздохнул и промолчал.
– Нет, я понимаю, что мы с тобой это уже неоднократно обсуждали, но…
– Но чем ближе к этим датам, тем хуже я себя чувствую. Сегодня четырнадцатое октября. Хватаюсь за любую ниточку, даже тот бред, что мы обсуждали в самом начале, снова перелопачиваю…
– Ты о прорыве немцев к Москве в этот период? Далековато.
– Бомбежка?
– Уже пробовали, массированные налеты не получаются. Десяток-два ночных бомбардировщиков. Чаще и того меньше… – Комиссар потер виски кончиками пальцев. – А кроме того, он бы приписал, как в других пометках, комментарий. Бомбардировка, танки… А здесь – ничего…
– Может, потому, что те пометки он делал для себя, а эту, про Москву, – для тебя. Для нас.
– Может быть… – протянул комиссар. – Может быть. И что это значит? Мне нужно быть в Москве? Мне нужно забрать из Москвы вас?
– Ну да, – кивнул старик, – попытайся.
– А если он хочет спасти вас? Я в столице почти не живу, а вот вы…
– Или он желает спасти Иосифа Виссарионовича Сталина. – Евграф Павлович снял очки и спрятал их в карман. – Вождя, так сказать, и вдохновителя.
– Данила? Сталина? Удивляюсь, отчего он со своими возможностями его просто не пристрелил. Прибыл в нужное время, подождал, достал пистолет и расстрелял…
– Со своими возможностями? – Старик приподнял бровь. – С какими? Путешествовать по времени? Но ведь это не дает ему возможности проходить сквозь стены. Да, он сможет, наверное, узнать, куда поедет Сталин или Гитлер. И что? Они ведь без охраны не ходят. И в газетах не сообщают подробностей – во сколько они выходили на балкон подышать свежим воздухом или в сад, сажать деревья. Мы с тобой дадим Даниле еще и дополнительное умение – видеть сквозь время? Не только путешествовать, но и проникать сквозь бездны времени любопытным взглядом? Тогда давай сделаем его еще и бессмертным и неуязвимым… Откуда такие мысли…
– Вот отсюда, – ткнул комиссар пальцем в карту. – Откуда-то он знал, что эти события произойдут? Знал, значит, имел возможность получить информацию. Не немцев же он, в конце концов, допрашивал. «До которого времени вы спали в поселке, как бишь его…»
– Ключи, – подсказал старик.
– Да, Ключи. «Так во сколько вы проснулись первого августа тысяча девятьсот сорок первого года?» Так?
– Да, – кивнул старик. – Не сходится. Выходит, самым простым объяснением будет умение видеть сквозь время. Тогда…
– Черт его знает, что тогда! – устало сказал комиссар. – Мы уже все это триста раз обсуждали.
Они пытались продумать все. Они несколько часов бились с разгона в мысль, что мог Данила отправиться в прошлое и убить хоть Сталина, хоть Гитлера. Вполне мог. Пусть ему недоступно время до рождения или до своего загадочного исчезновения из рощи возле Феодосии, но ведь в двадцать первом году Гитлер еще был никем, пил пиво, выступал на митингах. Даже пули не понадобилось бы, Данила голыми руками мог все сделать. И не сделал. Почему? Если он вмешивается в прошлое – а случай со Всеволодом это четко подтверждает, – то отчего он копается в мелочах? Зачем эти путешествия по немецким тылам, участие в боях…
Оба обратили внимание на то, что Орлов не собирался принимать участие в судьбе пленных на дороге. Не собирался, но все равно убил конвоиров. Значит, мог он вмешиваться в прошлое. Мог и вмешивался.
Почему он теперь тянет? Для чего все это устроено? И неизбежное возвращение к вопросу о надписи про пятнадцатое-двадцатое октября. Зачем? Они несколько раз спрашивали Севку, но тот не смог ничего вспомнить, связанного с этими датами.
– Сегодня четырнадцатое, – сказал комиссар.
– И? – приподнял бровь Евграф Павлович.
– Нужно сегодня выдвигаться в Москву. На всякий случай. Может, завтра с утра уже не получится…
– И куда ты поедешь?
– А к вам на квартиру, господин генерал. Вы же не меняли у нас место жительства с одна тысяча девятьсот восьмого года, если я не ошибаюсь.
– Не ошибаешься. Я вернулся с Дальнего Востока на Пасху девятьсот восьмого, был произведен в генералы, вежливо послал Его Величество с его предложением о создании особой службы при Корпусе Жандармов и по моей просьбе переведен в Москву. Въехал вот в эту квартиру, которую у меня не смогли отобрать даже господа большевики. С тех пор и живу. И что это значит?
– Это значит, что ваша квартира – единственное место, о котором точно знает Данила. – Увидев неодобрительное выражение на лице собеседника, комиссар приподнял ладонь. – Я понимаю, что он может быть куда более информированным. Но ведь он тоже должен быть уверен, что и я знаю место, где он может появиться. Свою нынешнюю квартиру я получил в тридцать шестом, как раз перед Испанией… Только ваша квартира может быть местом встречи. Только ваша…
– Кого ты берешь?
– Никиту, Костю. Всеволода возьму.
– И все? Не будет группы прикрытия? Десятка снайперов на крышах и пулемета в подвале не будет? – с иронией в голосе поинтересовался Евграф Павлович. – Надеешься, что даже если Данила будет один, у вас всех вместе хватит сил, чтобы взять его живым?
– Нет, не надеюсь. Вернее, я не надеюсь на нас всех, я надеюсь на самого Данилу и на Залесского.
– Отчего же такая надежда на Всеволода? Нет, он талантливый мальчик, который приобрел за последнее время некоторые полезные навыки, но мы с тобой понимаем, что до Данилы ему еще очень далеко… Напомни, сколько народу послали, чтобы взять его… или хотя бы убить в Орехово в двадцатом? И сколько осталось в живых?
– Пятнадцать человек из спецотряда. Семеро убитых и четверо раненых…
– И четверо бежавших с места схватки… – подхватил Евграф Павлович. – Так чем же тебе может помочь мальчик? Боюсь, что Даниле достаточно будет предложить мальчишке вернуться в родные времена, и он все бросит, все забудет…
– Очень может быть, – кивнул комиссар. – Но я делаю ставку на один психологический момент. И мою ставку поддерживает то, что произошло в подвале. Всеволод мог оставить своего противника в живых. Собственно, в этом и состояло испытание. Он мог, подготовка позволяла, просто обезоружить приговоренного. Но Всеволод предпочел…
– Задушить и сломать шею, – кивнул старик с брезгливым выражением лица. – И ты полагаешь, что это не было истерикой?
– Полагаю, что нет, – твердо сказал комиссар. – Он не бросился сгоряча, как в том поселке на немцев, не успев даже сообразить, зачем и что делает. Он имел выбор, в отличие от выстрела в блиндаже, где на размышление не оставалось времени. И это не было стрельбой в темноте, как тогда, когда он стрелял в пленных, вы же помните его рассказы, Евграф Павлович.
– Помню.
– Здесь все было немного иначе… И он даже не вспомнил о том, что нельзя изменять историю. Что каждое его действие может необратимо обрушить все… Даже в его пересказе история про бабочку и охотников на динозавра звучала впечатляюще.
