— Тем более, — спокойно возразила я. — Сам ты
ее отыскать вряд ли сможешь. А в милиции с такой проблемой справятся. Скорее
всего, она просто забрала ребенка к себе…
— Чушь… чушь… она что, ненормальная?
— Вполне возможно, — влезла Женька. — Вы
лучше вот что скажите: раньше она себя как-то проявляла? Интересовалась
ребенком? Может быть, звонила?
— Нет, — покачала головой Вера, — никогда. Я
даже не думала, что… Ведь она от нее отказалась, нас заверили, что она не
узнает, где девочка. Как же так? Выходит, кто-то сообщил ей…
— Кто мог ей сообщить? — рявкнул Игорь. — Она
могла узнать об этом только из документов…
— Какие-то знакомые, имеющие отношение к этим
документам, в конце концов, просто деньги…
— Но зачем ей все это, она же отказалась от ребенка? Не
может она теперь претендовать на девочку, — жалко всхлипнула Вера. —
Это ведь неправильно, нечестно. Я Лелькина мать, а она ее бросила, бросила… — У
Веры началась истерика, и разговора не получилось. Игорь подхватил нас с Женькой
за локотки и буквально выпихнул в кухню.
— Вы видите, чего добились своей дурацкой болтовней? Вы
что, хотите ее в гроб вогнать?
— Мы хотим вернуть Лельку, — выдернув свой локоть
из его цепких рук, ответила Женька.
— Очень признателен. Но мы как-нибудь обойдемся без
вашей помощи. Я ясно выражаюсь? Не суйтесь не в свое дело. И вообще: оставьте
на некоторое время наш дом. Я бы сказал, на длительное время.
— Игорь, я понимаю, ты расстроен, — попыталась я
утихомирить разыгравшиеся страсти. — Но, скрывая правду, вы только
ухудшаете положение. К тому же ваша тайна уже не тайна, я все рассказала Роме,
и он позвонил в милицию. Эту женщину уже ищут.
— Черт! — совершенно обезумев, заорал он. —
Кто тебя просил? Чего вы вообще суетесь не в свое дело? Убирайтесь отсюда, и
чтоб ноги вашей больше не было!
— Полегче, — осадила его Женька. — Убраться
мы, конечно, уберемся, но Лелька нам не чужая и запретить нам беспокоиться о
ней ты не можешь.
Игорь закусил губу и попытался успокоиться. Надо признать,
это ему удалось.
— Анфиса, — сказал он, обращаясь ко мне и
игнорируя Женьку, — пожалуйста, послушай меня. Эта женщина, я имею в виду
эту Ингу, явно психически неуравновешенная особа, и я очень жалею, что сообщил
о пропаже ребенка в милицию. Сообщил, потому что никак не думал, что связано это
с настоящей матерью. Она мать Лельки, мать. Пусть никудышная и бросившая ее, но
мать. Повинуясь неожиданно пробудившимся родительским чувствам, она похитила
девочку. По закону это преступление. Киднеппинг — очень серьезное преступление.
Вы понимаете? Я думаю, что сейчас Лелька в безопасности, но, если милиция
начнет охоту на эту женщину, только господу ведомо, что она сотворит. Например,
заведет малышку в лес и там бросит, чтобы не оказаться в тюрьме, или того хуже,
сунет в какой-нибудь подвал в заброшенном доме… и никто никогда не найдет там
ребенка. Я схожу с ума, думая об этом… Мы не будем ничего предпринимать. Мы
надеемся, что она как-то образумится и себя проявит. Например, позвонит. Ведь
она прислала письмо, вполне возможно, что и позвонит. И тогда мы попробуем
вернуть Лельку, пообещав взамен, что не будем возбуждать против нее уголовного
дела.
— А если она не собирается ее возвращать?
— Не думаю, что ей нужен ребенок. Для такой, как Инга,
это обуза, не зря она однажды уже бросила дочь.
Игорь замолчал, и мы молчали, пока я, собравшись с силами,
не напомнила:
— В милиции уже знают об этой Инге. И будут искать.
— С милицией я как-нибудь разберусь. А вас прошу
держаться подальше. Очень прошу. Более того, если вы еще раз здесь появитесь, я
спущу вас с лестницы.
— Классная речь, — заметила Женька уже на
улице. — И налицо мотив, который движет несчастным отцом. Только ты не
скажешь, отчего у меня такое паршивое чувство, что нас водят за нос?
— Нет у тебя никакого чувства, — пожала я
плечами. — Просто обида на то, что нас выгнали в шею…
Роман Андреевич заскочил с работы перекусить. Я-то
подозревала, что он просто заехал меня проведать: не далее как утром я клялась
и божилась, что с частным сыском покончено, а я сегодня же засяду за работу, то
есть начну наконец писать роман. И как только супруг отбыл на службу, в самом
деле устроилась за письменным столом. Дверь на лоджию была открыта, со двора
доносились детские голоса и обрывки мелодий, а я смотрела на девственно чистый
лист бумаги и силилась собраться с мыслями. Через полчаса стало ясно: дело
безнадежное. Я вздохнула и пошла загорать на лоджию, оправдываясь тем, что
сюжет надо как следует продумать, настроиться на нужную волну, и вообще… Но
мысли мои неизменно возвращались к Лельке. Конечно, то, что она с матерью,
позволяет надеяться, что ничего плохого с ней не случилось, и все же
беспокойство не только не проходило, оно нарастало. В общем, когда Роман
Андреевич появился в квартире и бодро спросил:
— Ну, как успехи? — Я нахмурилась и зло ответила:
— Как будто я могу думать о чем-то, кроме Лельки.
— Вроде бы ты с утра жаловалась, что у тебя времени в
обрез, — поднял он брови, демонстрируя изумление.
— Перестань надо мной издеваться! — рявкнула я и
удалилась из кухни. Мой муж одиночеством всегда тяготился, а тут еще, должно
быть, почувствовал себя виноватым, потому что как ни крути, а доводы у меня
серьезные. Поэтому он очень скоро возник в гостиной и позвал:
— Анфиса, слышь… посиди со мной. Я целыми днями на
работе, видимся совсем ничего… Вот заглянул пообедать, чтоб с тобой лишних
полчаса побыть, и что?
— Что? — съязвила я.
— Ничего. И меня это огорчает.
— А не надо было говорить мне гадости, —
насупилась я.
— А что такого я сказал?
Я уже и сама запуталась, поэтому прения прекратила,
поднялась с дивана, подошла к Роману Андреевичу и, прижавшись к его груди,
пожаловалась: — В голове пусто, какая уж тут работа… Как думаешь, найдется
Лелька?
— Надеюсь. Мамаша — это много лучше, чем сексуальный
маньяк.
— Да уж, — поежилась я, вздохнула и добавила: —
Идем в кухню, остынет все.
— Да я на работе перекусил, а приехал потому, что
соскучился. Давай дружить, а?
