Вот он стоит, смотрит на расстрельную команду. Не он смотрит, поправил себя Севка, а я смотрю. Я сам смотрю на себя и смотрю на карабин в руках у Грыши. И на ствол этого карабина только что села бабочка. Или уже улетела, ее отсюда не разглядеть. А Севка не помнил… ведь не помнил, не мог вспомнить, бабочка была до падения бомбардировщиков или после… Наверное, до…
Севка оттянул затвор СВТ, несколько раз вдохнул-выдохнул, успокаиваясь. Ствол танцевал, не желая замереть на мишенях.
Урядник бросил окурок, Севка, естественно, не видел самого окурка, видел только движение руки дяди Яши.
Сейчас…
Но он успеет выстрелить раньше. Ведь может успеть… Севка затаил дыхание, заставил мушку замереть и нажал на спуск.
Щелчок – выстрел не прозвучал.
Севка завыл от обиды, дернул затвор, понимая, что вот теперь может не успеть, что чертова эсвэтэшка не вовремя решила продемонстрировать свой норов. Что там? Пыль? Просто бракованный патрон?
Севка еще раз нажал на спуск и снова услышал вместо выстрела щелчок.
Костя, тот Костя, что стоял над оврагом, вдруг метнулся к Севке, толкнул его. Разом выстрелили два карабина. Севка, тот Севка, что лежал на холме, зажмурился и снова все прозевал.
Над головой у него прогремели три выстрела, быстро, словно из автомата, один за другим. Гильза упала Севке на руку, обожгла, но Севка не вскрикнул, смотрел потрясенно на то, как медленно падает возле оврага дядя Яша, как рухнул, словно подкошенный, Фома и как Грыша – бедняга Грыша – оседает на землю, схватившись обеими руками за живот. А ведь я хотел его убить сразу, подумал Севка. Хотел всадить бедняге пулю в голову, чтобы ни он не мучился, ни я… Может, поэтому патроны и не стреляли? Или Дед специально снарядил «СВТ» Севки вареными патронами, прекрасно понимая, что этот рохля и размазня обязательно попытается устроить нечто подобное, организовать опасную глупость. И подстраховался Евграф Павлович, сволочь престарелая… умница седобородая… Как же с ними тяжело, что с Дедом, что с Орловым…
Как было просто с Комиссаром – выполняй приказы и ни о чем не думай…
Костя, тяжело дыша, опустился на колени возле Севки.
– У…успели, – хрипло выдохнул он.
– Что сердце? – спросил Севка.
– Так себе… врач говорил, что на мне все хорошо заживает… – Костя снял с ремня флягу, дрожащей рукой открутил пробку и сделал несколько глотков. – Я думал, что не попаду…
– Кто-то же должен был попасть, – сказал Севка, выбросил, дергая затвор, один за другим патроны из магазина «СВТ», зарядил винтовку заново патронами из подсумка. – Уходить пора, я, так или иначе, скоро вылезу из оврага… И никого на этом холме не увижу…
– Пошли, – кивнул Костя, оглядываясь через плечо на себя, лежащего с пулей у самого сердца.
– Больно? – спросил Севка, вставая с земли.
– Больно…
Они отошли с холма к оврагу, который шел к самой околице хутора. Затаились. Им нужно было сделать выбор. Тут, неподалеку, через шесть с половиной часов должна была открыться воронка. Не прямо на Базу, с двумя пересадками, но с совершенно надежным маршрутом. Без потенциальных опасностей.
Достаточно было посидеть в кустах. Или даже подремать – пометка на карте, которую им вручил Дед, ясно указывала – в этот овраг никто не полезет еще двое суток. Можно было даже выспаться.
Но Дед еще заставил перед уходом сюда выслушать запись голоса Орлова на диктофоне. Севка хотел сразу послать, но Дед настаивал. «И ладно, – сказал Севка. – Пусть трындит».
– В принципе, – сказал Орлов, – вы можете сразу после того, как спасете себя, идти на Базу. Я туда вернусь скоро, там поболтаем, определимся. Я бы даже рекомендовал вам идти прямо туда. Так спокойнее… и мне, в том числе. Но… Такое дело… Есть одно дело… Черт, начинаю плести всякую ерунду… тавтология, да, Всеволод? Значит, так. Я сейчас очень занят. Когда освобожусь, может быть поздно… Даже наверняка будет поздно. И сотни жизней… Ничего, что я высокопарно? Если быть точным, то что-то около четырех сотен человек погибнет через… черт, такая путаница с этим временем… От момента вашего расстрела до гибели тех людей – пять дней. Вместе с днем расстрела, естественно. А до места гибели – возможной гибели – почти триста километров. На восток. Такая фигня…
Орлов сделал паузу, словно в задумчивости.
– Понимаешь, Сева… – Орлов почему-то обращался только к Севке, словно мнение Кости ему было известно. Или неинтересно вовсе. Только к Севке. – Там такая дурацкая обстановка сложилась, в сорок втором. Немцы рванулись к Сталинграду и Кавказу, а между войсками… если быть точным, между первой танковой армией группы армий «А» и четвертой танковой армией группы армий «Б» образовался разрыв. По Калмыцкой степи почти до самой Волги. Наших там пока почти нет, и немцев пока – тоже. Почти…
Ты же видел, что там творится… Люди уходили в степь, прятались, пытались выйти к нашим… Кто-то напоролся на белых казаков, кто-то на калмыков, решивших припомнить русским все свои обиды… Ну и на немецкие патрули и разведгруппы – само собой… Там каша в степи, кровавая каша… И люди, уходя от смерти, потекли в этот самый разрыв. Там пушки не грохочут, там вроде есть надежда… И она там есть на самом деле. Только… Там заградотряд поставили. Ничего особого, двести штыков при четырех пулеметах. И в общем-то заградотряд действует правильно, останавливает бегущих, сгоняет до купы беженцев и фильтрует трусов с паникерами… Только вместо того, чтобы по-быстрому всех отправлять дальше к Астрахани или к Волге, командир заградотряда собрал кучу народа… С другой стороны, может, он и прав… Там у него несколько тысяч голов скота из Калмыкии, двинулись в эвакуацию, но далеко не прошли. Калмыки решили, что скот лучше не отдавать, стада перехватывают, а колхозников… это, в расход… Без охраны никто идти не собирается, отдавать своих бойцов в сопровождение командир загрядотряда не может, а отправлять в качестве охраны дезертиров и окруженцев, сам понимаешь, рискованно. Вот и парятся вторые сутки люди возле Трехозерья…
И все бы ничего, через шесть дней туда подойдут части нашей двадцать восьмой армии, но через пять дней, одиннадцатого августа, там окажутся немцы с румынами. Не так, чтобы много, но даже румынской танковой роты при поддержке двух пехотных батальонов хватит за глаза и для загрядотряда, и для тех красноармейцев из задержанных и отфильтрованных, кто решит драться. В результате боя разгоряченные оккупанты сорвут злость на раненых, на пленных, на гражданских… Такие дела.
Орлов снова помолчал, словно давая Севке возможность обдумать сказанное.
– Мне наплевать, если честно, на этих людей, – голос Орлова стал холодным. – Но среди них есть несколько человек, которые должны выжить. Обязаны выжить. И нужен кто-то, кто их оттуда вытащит. Если это сделаешь ты – я буду твоим должником. Если откажешься – пойму. В конце концов, что-то придумаем. Генерал что-то придумает… Может, сам туда пойдет… Не знаю, выдержит или нет, но… Короче, Всеволод. Есть просьба. Рискованная. Трудноисполнимая. Но очень нужная… не для меня, для истории, уж извини меня за патетику. Кое-как операция просчитана, имеет ненулевую вероятность на успех. Если все будет сделано правильно. И мне нужны два отчаянных лейтенанта. Два. Ни один из вас в одиночку не справится… В Косте я уверен, вопрос за тобой…
