— Так время же теряется? — удивился я. — Неужели нельзя было выслать на тракт роту-другую тяжелой пехоты?
— То мне неведомо, — отмахнулся бывший стражник. — Торговцы там более свои караваны не водят. Считают, что целая голова существенно лучше, чем звонкая монета. Время, конечно, теряют, но если рискнут, могут и товар погубить и с жизнью расстаться. Кочевники пленных не берут.
— С чего же так? — вновь заинтересовался я.
— Да с того. — Парус глянул на меня в некотором замешательстве. То ли сам дурак, то ли действительно не понимает? Я, признаться, не понимал. Далек я был от столь высоких материй. Если есть прямой и короткий путь, кровь из носа, обеспечь там проход. — Степнякам мужики без надобности. У них своих хватает, так что идет наш брат в расход при первой же возможности. Берут в полон в основном баб да девок, а их в торговых караванах отродясь не водилось.
— А мы-то сами там пройдем?
— Пройдем. Не ждут нас там. Если бы ценный груз был или еще что, может и шевельнулись крысы, а так разве на передовой отряд нарвемся.
— На передовой отряд тоже бы не хотелось. — Я в сомнении закусил нижнюю губу. — Очень бы надо без потерь пройти. Потерь нам на самом деле хватит.
— Господин негоциант, готово. — В дверном проеме появилась хмурая физиономия одного из моих гвардейцев.
— Хорошо, по готовности отправляемся.
Амориса похоронили около церкви, притащив и выставив над могилой кусок белого мрамора, на котором местный каменотес выбил имя покойного.
— Сколько ему лет-то было? — прошептал Парус, глядя, как землекопы забрасывают яму с телом несчастного Дирека.
— Не знаю. — Я тяжело вздохнул и прикрыл глаза. — Вроде как и не надо это было, а теперь вот и надпись на надгробии по-человечески не оформить.
— Пусть герб ваш бьют, — кивнул Парус на трудящегося над именем каменотеса. — Герб и к могилке уважение будет вызывать, и местные власти её в чистоте держать будут.
— Точно? — вяло поинтересовался я.
— Ну да, — кивнул Покоп. — Куда они от герба-то денутся. Не дай боже, мимо кто знатный проходить будет да захоронение с гербом в запустении увидит, головы полетят однозначно. Круговая порука почти. При жизни, может, лютыми врагами были, травили друг дружку ядами да норовили кинжалом под ребра садануть, а после смерти почет и уважение выказать да за порядком проследить.
— Герб пусть бьют, — кивнул я. Мне герба не жалко.
В целях ускорения передвижения коляску пришлось оставить на постоялом дворе, а мне, грешному, пересесть на лошадь. Ездить верхом я, может быть, и умел, но это только на гладкой поверхности и если лошадь спокойного нрава. Помню, как первый раз сел в седло. Сначала даже забавным показалось. Держишь спину — да знай себе правишь. Красота, загляденье. Поинтересоваться, отчего у Яроша такая хитрая физиономия, в голову почему-то тогда не пришло. Может, у человека мысли забавные да планы веселые. Как оказалось, зря не интересовался, ой как зря. О тыльной стороне бедер можете забыть на какое-то время. Даже не так, не забудете вы об этой конкретной части своей тушки даже во сне, хмелю или коме. Боли дичайшие, отбито все, а если еще и натер какое место, то пиши пропало.
Выданный мне конь по стати и нраву подходил кому угодно, кроме меня. Здоровенный, черной масти, с большим белым пятном посреди широкого лба, он был задирист и строптив. На все мои робкие возражения и просьбу выдать чалую кобылу двадцати лет от роду, и потому, по моему мнению, меланхоличную и спокойную, мне было отказано.
— Не положено, — с некоторой издевкой в голосе басил позади меня непреклонный Парус. — Для господина барона самого лучшего коня. Если раньше я ехал, то теперь вашим будет. Да вы не сомневайтесь, Демон — конь замечательный, боевой. Я его на конюшне гильдии за три десятка полновесных золотых выкупил.
— Демон, говоришь? — Я покосился на возвышающуюся неподалеку черную громадину, фыркающую и стригущую ушами. Все эти звуки похожи были больше на разгоняющийся локомотив, чем на фырканье млекопитающего.
Ну в самом деле, не терять же авторитет у собственных людей? Хорош же я буду в их глазах, лошади испугался. Стыд и позор. Ладно, была не была. Подойти с левого бока, левую ногу в стремя, руку на седло, рывок — и я на коне. В прямом и переносном смысле. Демон повернул шею и уставился на своего седока внимательным взглядом. Черт, он же реально меня оценивает, пытаясь определить, кто же в этой паре ведущий, а кто погулять вышел.
— Но-о, тронулись. — Я тряхнул поводья, ожидая чего угодно.
Плавно, нехотя, черный гигант переступил с ноги на ногу и, вдруг сорвавшись в галоп, понесся вперед. Дружина моя, очевидно подумав, что так и планировалось, взяла с места и, наращивая темп, мы на полном ходу ворвались на лесной тракт. Бешеная гонка продолжалась минут двадцать, и я почти отдал Богу душу. Чертово животное неслось вперед сломя голову, всем своим видом давая понять, что если я рухну на землю и расшибу голову о придорожные камни, плакать по мне будет некому. Вцепившись руками в седло и низко пригнув голову, я попытался потянуть поводья на себя, призывая Демона к подчинению, да не тут-то было. На то он и Демон, очевидно, чтобы иметь свое видение нашего путешествия. По бокам с бешеной скоростью проносились стволы деревьев, мерное буханье огромных копыт дублировало стук моего сердца, еще секунду — и оно выскочит из груди от страшного ритма, треснет, разорвется пополам. Отчего-то свело скулы, да так, что физиономия моя в те секунды больше походила на африканскую маску.
Наконец Демон сменил гнев на милость, позволив мне выпрямиться в седле и отереть холодный пот со лба. Все точки над «i» он расставил, быстро доказав, что в этой паре я скорее ведомый. Ехидные взгляды гвардейцев я чувствовал спиной. Не каждый день приходится наблюдать, как твой наниматель несется сломя голову по лесной дороге, болтаясь в седле, как тряпичная кукла. Ну, ехидничайте, ехидничайте вволю. Закончим дело, устрою вам полевые учения со всеми вытекающими. Там и по землице сырой поползаем, и водные преграды брать будем, и врукопашную походим с деревянными мечами, раза в три тяжелее обычных. Впрочем, Парусу спасибо, отвлекся немного от смерти Дирека. Теперь дела, их слишком много.
Через несколько часов лес по краю дороги начал заметно редеть. Плотный кустарник мельчал, открывая вид на ровную, как поверхность стола, бескрайнюю степь, в это время года бурлящую жизнью и зеленью. Степные травы колыхались на ветру, раскачиваясь в унисон с ветром, будто живое зеленое море, ходили волнами. Ветер крепчал, заставляя кутаться в плащ и придерживать рукой шляпу, но останавливаться было нельзя.
— До темноты надо пройти как можно дальше, — пояснил поравнявшийся со мной Парус. — Чем больше за остаток дня пройдем, тем меньше времени проведем в этих проклятых землях. Нам бы пустой участок проскочить между восточным и западным Великими лесами.
— Великие леса?
— Да, Великие. Степь от нас отделяют плотным кольцом. Там степняки редко ходят, лес не их стихия.
