— Эх, господин негоциант, — покачал он головой, — не ввел я вас в курс дела. Проклятые дела в комендатуре заставили задержаться за полночь, но ничего, мы прибудем в столицу, и я все наверстаю.
— Господин барон, — подал голос Славка, до этого механически поглощающий пахучее варево. — Вы только не обижайтесь, но какой статус имеете вы в нашем представительстве?
— Самый радужный, — заулыбался тот. — Род Грецки является официальным партнером Негоциантского дома Подольских на территории королевства. Мы один из трех самых влиятельных родов, и связи наши обширны.
«Кичливый петух, — пронеслось у меня в голове. — Если ты такой весь влиятельный и древний, что не могу, как тогда смогли подставить Андрея?» То, что мой предшественник попал в искусно расставленную ловушку, я не сомневался. Смотритель Арнольд, хозяин гостиницы и трактира, где мы сейчас находились, был славный малый, и врать мне ему было без надобности. Если трактирщик говорил, что здоровье негоцианта было отменным, то не верить ему оснований не было. Вот только, что это было вообще? Предприимчивый делец перешел дорогу другим торговым представительствам? Возможно. В погоне за длинным рублем и колоссальными прибылями многие могли поступиться принципами и пойти на столь подлый поступок. Темное это было дело, и чем ближе мы продвигались к столице, тем более темным казалось.
Закончив завтрак и распрощавшись с гостеприимным хозяином, мы облачились в ту зимнюю одежду, которой предварительно запаслись в Петербурге, и, закинув полегчавшие сумки на плечо, отправились вслед за бароном. Походка Грецки с момента нашего знакомства изменилась. Спина выпрямилась, пропали мельтешение и суетливость. Барон гордо вышагивал впереди нас, крепко ставя ноги, как будто желая оставить за собой четкие отпечатки подошв. Голос его стал зычен и громок, манеры хамоваты, и самое интересное, как ни силился, но возраста его я определить не смог. Господин Ярош относился к той породе людей, что независимо от возраста выглядят на крепкую сороковку. Гладкая кожа, чуть морщинок в уголках глаз и редкая седина, вот и все. Попробуй, угадай, может, ему тридцать, а может, хорошо за пятьдесят.
Свежий снег за ночь запорошил, закрыл развороченную тяжелыми колесами землю, и теперь всю округу устилало мягкое холодное покрывало, поблескивающее на солнце. Барон шагал уверенно, ровно, размахивая руками и напевая что-то под нос, а нам оставалось только поспевать за ним, проваливаясь в снег и в душе честя привычку провожатого не оглядываться на своих запыхавшихся спутников. В конце концов, я решил, что ему попросту наплевать, успеваем ли мы, или завязли в сугробе по самый пояс.
Пассажирская повозка, в которой нам предстояло проделать путь от точки перехода до столицы, выгодно отличалась от своих армейских собратьев полным отсутствием неуместных в эту пору колес и наличием полозьев. Самые натуральные сани с дощатой кабиной, вмещавшие в себя от четырех до шести человек. Место кучера, правящего упряжкой из четырех бодрых пегих лошадок также было закрыто от ветра, оставляя для обзора узкую круговую щель. Внутри было сыро и пахло навозом.
— Не развалится? — засомневался я, оглядывая всю эту хлипкую дощатую конструкцию и мысленно прикидывая путь, который предстоит ей пройти.
— Не должна, — легкомысленно пожал плечами барон. — Подобные экипажи курсируют по всему королевству, и еще никто не жаловался.
В общем-то, помолясь, пришлось грузиться в эту ветхую конструкцию, издали напоминающую дровяной сарай, и морально готовить себя к тяготам пути. Разместились, впрочем, с комфортом. В экипаже имелись мягкие подушки и толстые тканые одеяла, призванные беречь пассажиров от возможной простуды и полного окоченения в зимний период времени. Одно было хорошо: в этом транспорте можно курить.
Дорогу помню плохо. Где-то во второй половине дня, когда я отчетливо понял, что если не глотну спиртного, то отдам богу душу, если уж не от тряски, то от холодного ветра, пробирающегося сквозь щели и вымораживающего нутро. Запасливый Славик, честь ему и хвала, вытащил из своего багажа здоровенную бутыль браги, местный эквивалент самогона с ярко выраженным еловым вкусом, и она пошла по кругу, не миновав меня грешного и почтенного барона, не чуравшегося босяцкого напитка. Еще через несколько часов сам Ярош показался мне достаточно симпатичным малым.
Нет, не то чтобы глаза окончательно застил алкоголь, но симпатия моя к нему заметно возросла. Вот пишу я эти строки и думаю, осуждаете вы меня. Пьет тут, пьет здесь, какой же он герой, коли огненная вода для него что обычная. Ни примера, ни положительного влияния. Соглашусь, друзья, идеальным меня всегда было назвать сложно. В школе учился не ах, бывало, прогуливал, и был внучатым племянником матушки лени, чему есть официальное подтверждение в моем позорном аттестате зрелости. Схватился за ум значительно позже, когда понял, что учиться надо не для дяди постороннего, а для себя родного. Где учеба, там знания, где знания, там стабильный доход и материальные блага, к которым стремится все взрослое население. Дергаться, впрочем, было поздно, попал в армию, в ту пору, кстати, двухгодичную и почти честную в своем исполнении. Под радостные взгляды военкома на мою широкую физиономию определен был в крылатую пехоту, где и дослужился до сержанта, с последующим увольнением в запас. Службу ту, хоть криминала и не было, вспоминаю по сей день как дурной сон. Бесконечные тренировки, марш-броски и огневая подготовка из всего, что под руку попадалось. Потом прыжки, бесконечные прыжки, сначала с вышек, потом со стареньких «Анов», что держатся одним куском только потому, что птицы их загадили, и все слиплось, и, как апогей, с «Ильюхиных», богов неба с утробным ревом дракона под крылом.
Романтика, скажете вы? Купола? Голубые береты? Дудки. Может быть, на страницах сопливых книжек или на голубом экране это и смотрится круто, но на поверку рутина и тяжелый труд. С чего бы начать, пока я, сидя в ветхой кибитке, передвигаюсь по заснеженным просторам неизведанного государства и пью самогон с двумя своими попутчиками? Начнем, пожалуй, с той самой романтики. Берет, голубой. Символ и гордость всех войск дяди Васи, по-честному, только аксессуар. Воевать в нем не резон, легкая добыча для снайпера, и пригоден только на парадах. Материал символа десантуры таков, что летом в нем жарко, зимой холодно.
Теперь, что касательно тех самых белоснежных куполов, что красуются на многих промоплакатах, символизируя крылатую пехоту. С неба в бой, как говорится. Купол — это шелк, десятки метров с трудом управляемого шелка, который еще и уложить надо. Купола укладывают, причем в тех погодных условиях, в которых будет происходить прыжок. Изменение температуры грозит слипанием шелка, и еще не факт, что успеешь дернуть кольцо запаски. Первый мой прыжок, как сейчас помню, должен был происходить в минус сорок, в той части России, что славится своим резко-континентальным климатом. Боевая укладка шла почти сутки, когда мы, зеленые курсанты, раз за разом распускали купола по команде майора ВДС из-за пары кретинов, неспособных уяснить практику. Собирали в холодном ангаре и выходили из него трижды, на завтрак, обед и ужин. Ни по нужде, ни чтобы отравиться никотином, ни по каким другим причинам от парашюта было не отойти, а ввиду того, что пятипалых перчаток на всех как всегда не хватило, пальцы отморозил вчистую. Даже сейчас, надев на руки теплые меховые перчатки и подняв капюшон дубленки, чувствую, как руки начинают болеть. Паршивое это ощущение, никому не пожелаешь. Алкоголь помогает отвлечься, притупить ноющую, дрянную боль в конечностях, но это временно.
