— Не знаю. Он весь белый и дышит с трудом. Мы бросились
в комнату писателя. Он лежал на кровати и выглядел действительно скверно. Мы
бестолково затоптались в дверях, Женька подошла к постели, взяла Владислава
Петровича за руку и проверила пульс.
— Надо вызвать «Скорую», — волновалась Лидия
Артуровна. — Кто-нибудь должен добраться до Заручья и вызвать «Скорую».
— Это можно сделать по телефону, — заметила
я. — Вопрос, когда они приедут? Не проще ли отвезти Владислава Петровича
во Фрязино? На джипе это не проблема, там наверняка есть фельдшер, и до
райцентра рукой подать.
— Не надо никому звонить, — тихо сказал Владислав
Петрович. — Это давление. Я немного поволновался… Я только что выпил
таблетки. Уверен, через час все пройдет. Дорогая, уверяю, тебе не о чем
беспокоиться. Извините мою жену, — попросил он, обращаясь к нам.
— Славик… — начала Лидия Артуровна, но он перебил:
— Все будет хорошо.
Мы вышли из комнаты, Бороднянская вместе с нами.
— Что же делать? — кусая губы, спросила
она. — Я так беспокоюсь.
— Подобные приступы у него не редкость? — спросила
Женька.
— Да, у него гипертония…
— Возможно, действительно стоит подождать? Лекарство
есть?
— Да-да… Спасибо вам, — сказала Лидия Артуровна,
пожимая руку Женьке.
— Я… я так испугалась. Хорошо, что вы оказались рядом.
Я пойду к нему.
Она скрылась за дверью, а мы вернулись на веранду. Только
тут я обратила внимание, что Горемыкина нет. В самом этом факте не было ничего
особенного, человек ушел, так как помочь больному не мог, а путаться под ногами
не хотел, но исчезновение Горемыкина почему-то меня насторожило.
Женьке пришло в голову искупаться, и Валера ее поддержал, я
же после сегодняшних событий к реке подходить совсем не хотела, и они ушли
вдвоем. Я сидела на веранде и листала журнал, оставленный Валерой, не обращая
внимания на содержание, до того была угнетена чем-то, что затруднялась
определить. При желании это можно было бы назвать предчувствием.
— Анфиса Львовна, — вдруг услышала я совсем рядом,
повернулась и увидела Горемыкина.
— Иван Иванович? Так вы не ушли? — обрадовалась я.
— Я, знаете ли… я тут… прогулялся… Я бы хотел с вами
посоветоваться. Знаете, я вас очень уважаю, у вас острый ум… Иногда трудно
решить… в этом мире все так запутано…
— Иван Иванович, может, вы подниметесь сюда и мы
поговорим? — предложила я, — Да-да… я через минуту буду… через
минуту… — И он исчез за углом, оставив меня в некотором недоумении.
Минута прошла, потом прошло десять минут, а он все не
появлялся. Я спустилась с веранды и громко позвала:
— Иван Иванович!
Кто-то торопливо прошел за ближайшими кустами, я бросилась
туда и увидела Колю. Он направлялся к гаражу с ведром воды в руке.
— Вы Горемыкина не видели? — спросила я, почему-то
испугавшись.
— Видел. Он к деревне пошел.
Не раздумывая, я выскочила на дорогу и побежала в Липатове,
очень надеясь, что смогу догнать старика. Однако этого не случилось. Дома я его
тоже не застала, и это всерьез меня обеспокоило. Конечно, он мог пойти другой
дорогой, в конце концов, он мог вернуться и сейчас преспокойно сидит у нас на
веранде, но под ложечкой у меня тревожно сосало, и мысли эти успокоения не
принесли. Я бросилась искать Женьку, но они с проклятущим блондином как сквозь
землю провалились. В общем, ничего не оставалось, как бежать к участковому.
Он ужинал, но, как только я объяснила, в чем дело, лишних
вопросов задавать не стал, поднялся из-за стола, и мы вместе покинули дом его
родственницы.
— Думаешь, Анфиса, ему что-то угрожает?
— Не знаю, Василий Иванович. Чувство у меня нехорошее…
Он мне что-то сказать хотел и вдруг ушел. Странно, да? И дома его нет. Я в
деревню бегом бежала и просто обязана была его догнать.
— Что ж, пойдем в пансионат. Если Горемыкина там не
окажется, будем искать. В твое чувство верить приходится. Вова Татарин в воде
дня два пролежал, родная жена не почуяла, а ты… идем.
Мы выбрали короткий путь до пансионата, о котором я ранее не
знала.
Тропа была узкая, Василий Иванович шел впереди, а я за ним и
вдруг буквально похолодела от ужаса, услышав за спиной грозный рык. Сначала я
закричала, а уж потом обернулась.
Огромный пес мчался на меня из зарослей. Надо отдать должное
участковому, среагировал он быстро. Раздался выстрел, и зверь упал в полуметре
от меня, а я без сил опустилась на землю.
— Что это? — спросила я хрипло.
— Собака… овчарка кавказская… — Василий Иванович присел
на корточки и стал рассматривать погибшего зверя. — Отощал-то как… видно,
сбежал и долго бродяжничал. А может, дачники какие оставили. Прошлой осенью
собаку привязали возле магазина и уехали. А ведь, поди, тоже людьми себя
считают. — Он поднялся, помог мне встать и спросил участливо:
— Испугалась?
— Ага. Откуда он здесь взялся? — пробормотала я,
хотя участковый в общем-то уже ответил на этот вопрос.
— Жалко псину, — вздохнул он и взял меня за
руку. — Вернусь, надо будет его зарыть… Пошли, Анфиса.
Мы подходили к воротам и около них увидели Колю, он шел
навстречу.
— Горемыкин здесь? — крикнула я.
— Не видел, — парень пожал плечами, сворачивая в
лес.
— Домой? — спросил его Василий Иванович.
— Домой. Машину вымыл, завтра в город…
— А чего по лесу?
— Так ближе.
Парень кивнул нам и отправился дальше, а мы пошли к
пансионату. Валера с Женькой сидели на веранде.
— Горемыкин здесь? — спросила я.
— Нет.
— Куда же он делся? Придется опять в деревню
возвращаться.
Однако возвращаться не пришлось. Пока мы прикидывали, где
его стоит искать, раздался крик, а затем в воротах появился Коля с таким лицом,
что сразу стало ясно: у нас опять беда.
— Скорее, — прохрипел он, размахивая руками, и
бросился в лес, мы за ним. Всего в нескольких метрах от забора пансионата лежал
Горемыкин. Руки раскинуты в стороны, глаза открыты, на лице дикий ужас, а шея…
Можно сказать, что шеи не было вовсе, горло точно вырвали, голова держалась
только на коже.
