Однако скорее не получилось, прежде всего потребовалось
время, чтобы сообразить, где мы. На счастье, Женька услышала тихий плеск, и мы
смогли выйти к реке. Дальше было проще. Миновав деревенскую улицу без единого
огня (от этого деревня выглядела жутко), мы вышли к дому Горемыкина. Свет у
него горел по-прежнему, в этом мы смогли убедиться, едва завидели дом. Я
нахмурилась, так как это шло вразрез с моей теорией, казавшейся мне единственно
верной. Мы вошли в палисадник, взгромоздились на скамейку и заглянули в окно.
Диван, где недавно почивал Горемыкин, был пуст.
Я спрыгнула с лавки и направилась к дому. Дверь, выходящая
на крыльцо, была заперта изнутри, но имелась еще одна дверь в сенях, и она была
открыта.
— Хочешь войти? — облизнула Женька губы.
— Хочу.
— А если он в доме?
— Его там нет.
Я вошла и позвала громко:
— Иван Иванович. — Ответа не последовало, что меня
совершенно не удивило. — Давай осмотрим дом, — переходя на шепот,
предложила я.
— Анфиса, ты спятила. Вдруг он вернется. Как мы
объясним? Между прочим, это подсудное дело.
Я махнула рукой, собираясь выполнить задуманное, и тут под
окнами послышались шаги, затем кто-то осторожно постучал по стеклу, а мы с
Женькой попятились к выходу.
— Иваныч, — позвал мужской голос. — Ты спишь,
что ли?
Мы выскользнули в сени и благополучно покинули дом, пока нам
не перекрыли дорогу к отступлению. Мы обогнули строение и вскоре смогли увидеть
фигуру мужчины в чем-то длинном и светлом, наверное в плаще. Мужчина стоял
возле палисадника горемыкинского дома и оглядывался, точно что-то искал. Судя
по зимней шапке с торчащими в разные стороны ушами, это был Вова Татарин.
— Налицо явный заговор, — волновалась Женька по
дороге к пансионату. Я не возражала, радуясь, что подруга перестала забивать
себе голову потусторонними бреднями и занялась людскими интригами. —
Помешавшись на всяких там Кукуях, Горемыкин терроризирует всю деревню: днем
рассказывает гражданам идиотские сказки, а ночью устраивает черные мессы.
Слушай, а не его мы у реки видели?
Ее желание свалить все на Горемыкина было мне понятно,
однако следовало придерживаться фактов. Человек, встреченный нами, был
гигантского роста и на пухленького невысокого Ивана Ивановича никак не походил.
Об этом я и напомнила Женьке.
— Что будем делать дальше? — напомнила подружка.
— Надо бы вернуться к мельнице и взять этого гада с
поличным, — ответила я. — Боюсь только, он уже успел улизнуть оттуда.
— Ага. И с поличным его брать надо, когда он людей
стращает. А так выйдет, что дядька предавался на мельнице детским забавам и это
не он нас, а мы его напугали. Опять же не нравится мне эта собачка. Такой если
взбредет в голову кусаться…
— Собака, — хмыкнула я и даже замерла от
неожиданной догадки. — Ну, конечно, это его собака. Днем он ее где-то
прячет, а ночью выпускает. Она своим воем пугает всю округу, а дядьке радость. Эх,
жаль, дом не осмотрели, уверена, мы смогли бы обнаружить подтверждение моей
догадки. Собаку ведь надо кормить…
— Ничего, проверим завтра, — кивнула
Женька. — Ну, Горемыкин, ну, сукин сын, какую кашу заварил. Стивен Кинг,
мать его, ну подожди, дядя, мы тебе покажем, как людей пугать, — ворчала
Женька, а я радовалась, не тому, конечно, что какой-то чокнутый пенсионер людей
пугает, а тому, что Женька стала отважной и нечистую силу даже не вспоминает.
Несмотря на усталость, мокрую одежду и кроссовки, которые
весили теперь килограммов по десять, шли мы бодро и были довольны жизнью. Туман
в некоторых местах начал отступать, а мы мечтали о том, что сейчас вернемся в
пансионат, примем душ и завалимся спать… И тут впереди мелькнул огонек. Сначала
его увидела я, а потом и Женька.
— Может, в пансионате подстанцию починили? —
спросила она.
— Не похоже.
Я сделала шаг по направлению к огню. Он как-то странно
мерцал — погаснет, вспыхнет, точно подавал сигнал.
— Да это азбука Морзе, — перешла на шепот Женька.
— Ты знаешь азбуку Морзе? — не поверила я.
— Это каждый знает — точка, тире… ну и так далее…
Мы сошли с тропинки и направились к кустам, откуда шло
свечение.
— Он вроде удаляется, — опять зашептала Женька. И
в самом деле, огонек удалялся. Мы достигли кустов, и тут он совсем погас.
— Куда он делся? — испугалась я.
— Не знаю… вон… опять.
Уже не таясь, мы бросились бежать в ту сторону. Под ногами
вдруг зачавкало, но я не сразу оценила возможную опасность, пробежала еще метра
три.
Моя нога неожиданно скользнула между кочек, и я провалилась
в вязкую жижу по самую грудь.
— Анфиса! — закричала Женька и бросилась ко мне.
— Стой, где стоишь, — рявкнула я, — не
подходи близко. Осторожно вернись к кустам и найди длинную палку.
— Анфиса…
— Ты поняла? И не паникуй. На воде, при пожаре и на
болоте люди гибнут прежде всего из-за паники.
— Ага, — пролепетала Женька. — Пошла за
палкой. А ты вообще-то как?
— Нормально, — ответила я, решая, сейчас заорать
во всю мощь легких или еще немного потерпеть.
Женька скрылась в направлении кустов, а я, стараясь не
делать резких движений, огляделась. Огонек исчез. «Господи боже, да нас нарочно
заманили в болото; — подумала я, — а мы такие дуры…»
— Женька! — отчаянно закричала я. — Женя,
будь осторожней.
Звук моего голоса как-то странно расходился в разные
стороны, от этого почему-то сделалось еще страшнее. Впереди у кустов кто-то
странно всхлипнул, и сделалось тихо, я, боясь пошевелиться, прислушалась.
Стояла жуткая тишина, слышно лишь мое собственное дыхание, затем вскрикнула
птица у реки, и вновь тишина. Я не выдержала и позвала:
— Женька! — Она не ответила. Я позвала еще раз, с
тем же успехом. Как бы подружка ни трусила, бросить меня в болоте она не могла,
это я знала доподлинно, оттого похолодела от страха, хотя и до того момента мне
было совсем не жарко. Стало ясно: с Женькой случилась беда.
Воображение рисовало мне картины одна страшнее другой,
Женьку медленно затягивает трясина, а она даже закричать не может,
парализованная ужасом. Мысль о моей непутевой подруге заставила меня
действовать. Надо срочно спасаться самой и спасать Женьку.
