— Писатель пытался проникнуть в его комнату.
— Проник?
— Нет. Но зато проникла я.
— И чего? — насторожилась Женька.
— У него оружие и удостоверение сотрудника частного
охранного агентства «Феникс».
— Что за мура такая?
— Откуда мне знать?
— Агентство это в Москве?
— Ничего подобного, в нашем городе. И теперь я припоминаю,
что видела вывеску на Верхне-Ямской… Да, точно.
— Ага, значит, парень дует в уши, что из Москвы, а сам
наш земляк.
— Земляк не земляк, а прописан действительно в Москве.
— Чепуха получается. Чего ж, ему в столице работы не
нашлось?
— Не это меня волнует, — перебила я, — а то,
зачем он сюда приперся.
Ведь явно с какой-то целью.
— Думаешь, как и мы — на Кукуя охотится?
— Ничего смешного. Ты сама говорила: в Липатове что-то
происходит. А тут парень с пушкой… Есть о чем подумать.
— Ладно, Анфиса, считается, что мы переоделись,
потопали, а то как бы этот фрукт нас не заподозрил.
— Не вздумай в него влюбиться.
— Ты же знаешь, сердцу не прикажешь, — вздохнула
Женька, чем очень меня огорчила.
Мы вернулись к Валерию, который терпеливо ждал нас на
берегу, и побрели к дому, решив, что самое время выпить чаю. Эти двое о чем-то
болтали, а я, поотстав, размышляла, почему писателя так тянет в комнату Валеры?
Что это, нездоровое любопытство, как у нас с Женькой, или у него есть причина
кого-то или чего-то опасаться?
Владислава Петровича с женой мы обнаружили на веранде,
выходящей на другую сторону дома, веранда эта была застеклена, в углу стоял
диван, в центре круглый стол, вдоль стен штук шесть кресел, возле двери на
столике электрический самовар, посуда и нехитрое угощение в стеклянном шкафу.
— Перебрались сюда? — спросил Валерий, потрогал
самовар и удовлетворенно кивнул:
— Горячий.
— Там комары замучили, — капризно ответила Лидия
Артуровна. — А у нас гость.
— Иван Иванович пожаловал?
— Пожаловал. Сейчас руки моет. Будет угощать брусничным
вареньем. Как прошло купание?
— Отлично, — ответила за всех Женька. Лидия,
сверля меня взглядом, спросила:
— Я заходила к вам в комнату, но не застала. Как вы
вышли?
— Обыкновенно, через дверь, — удивилась я. В этот
момент в комнату вошел мужчина в светлом костюме, рубашка в серую клетку, без
галстука, бородка, пышные волосы. Надо сказать, он был здорово похож на Антона
Павловича Чехова, только пенсне не хватало. К тому же в отличие от классика
Иван Иванович был довольно упитан, что не мешало ему демонстрировать прямо-таки
необыкновенную подвижность.
— Боже, какие красавицы, — воскликнул он, глядя на
нас с Женькой и сложив руки на груди. — Позвольте ручки… — Ручки мы
позволили и познакомились. Дядька мне скорее понравился, чем нет, пенсионер,
которому скучно ковыряться на своем участке, вот он и придумал себе хобби,
болтает всякую чепуху о Кукуе и учит тетку Августу бороться с вампирами.
Безобидный чудак. — О вашем приезде говорит вся деревня, — сообщил он. —
Не успел с болота вернуться, прибежала Августа и поведала мне о вашем чудесном
явлении среди ночи.
— Да уж, явление было что надо, — засмеялась
Женька. — Сначала нас до смерти напугал один местный житель, потом
огромная собака…
— Огромная собака? — заинтересовался Иван
Иванович, фамилия которого, кстати, была Горемыкин. — Вы видели собаку?
— Да. По-моему, кавказца.
— У местных таких собак нет, здесь одни дворняжки.
Странно, — он покусал губу, глядя куда-то вбок, повторив:
— Странно. — И задумался.
— А вы что на болоте делали? — вдруг спросил
писатель. Горемыкин не сразу сообразил, что обращаются к нему, Владиславу
Петровичу пришлось повторить вопрос дважды.
— На болоте? Да так, знаете ли… хотел разгадать, нельзя
ли пройти на остров.
— Ну и как?
— В одном месте ухнул по самую грудь, хотя шел строго
по вешкам. Хорошо хоть вода, а не трясина. Испугался и вернулся.
— Я сегодня тоже пытался пройти, с тем же
успехом, — засмеялся писатель.
— А почему вас так тянет на этот остров? — влезла
я в разговор.
— Ах, Анфиса Львовна, неужели в вас нет ни капли
романтики?
Любопытства, в конце концов?
— Есть у меня любопытство, — обиделась я. — И
на ваш остров я, кстати, не прочь попасть. А чем он знаменит, кроме Кукуя?
— Мне удалось проследить историю этого края до седых времен, —
начал Горемыкин, потирая руки. — И знаете, здесь всегда было…
неблагополучно, что ли. Прежде всего, местные жители активно сопротивлялись
крещению, вспыхнул бунт, который, естественно, был подавлен, но и после
принятия христианства вера в старых богов была исключительно сильна. На острове
находилось капище, с весны до поздней осени там устраивались моления с
жертвоприношением, иногда жертвами служили соплеменники.
— Мне неизвестно о человеческих жертвоприношениях у
славян, — возразила я.
— Ничего удивительного, — снисходительно кивнул
Иван Иванович. — Летописи об этом умалчивают, ведь летописцы-монахи жили в
монастырях за каменными стенами, откуда им было знать, что творится на таких
вот болотах?
— Не скажите, слухами, как говорится, земля полнится, а
человеческое жертвоприношение не утаишь. У страха глаза велики, так что не
только бы зафиксировали, но еще и преувеличили бы изрядно.
— Возможно, вы правы, не буду спорить, скажу лишь, что,
обращаясь к специальной литературе, доподлинно установил — человеческое
жертвоприношение не такая уж редкость для наших предков.
— Простите, а кто вы по профессии? — спросила
Женька.
