— Быть может, ты все же отдохнешь? — предложил он кадету.
— С вашего позволения, доблестный рыцарь, я лучше почитаю. Поспать-то можно будет и потом. — Туун-Бо действительно не хотел спать. А в свитках — как знать. Иногда в них указан путь к золотым шпорам.
— Читай, читай… — Фомин и сам бы рад чего-нибудь прочесть. Наставление по борьбе с неведомой силой, к примеру. Только его прежде написать нужно.
Он поймал себя на том, что идет крытым переходом. Инстинктивно кажется, будто крыша и стены могут оберечь, обезопасить. От чего?
Эконом над златом не чах, напротив, набирался сил. И потому расставаться с сокровищами не спешил. Рачительность считал первой заповедью рыцарства, благоволил к тем, кто пополнял кладовые разными полезными в хозяйстве мелочами, и сердился на транжир, пытавшихся мелочи эти у него выпросить.
— Как дела? — спросил Панин, явно гадая, пришел ли Фомин пополнить фонды или покуситься на них.
— Как у нас с серебром? — вопросом на вопрос ответил Фомин.
— С серебром как всегда. Принес? — с надеждою спросил Панин, но с надеждою нарочитой, обреченной.
— Нет. Да ты не переживай, мне не на вынос, все тут останется, в Крепости. Нужно бы зал оборудовать — экранировать серебряной сетью.
— Так уже, — не без злорадства ответил Панин.
— Что — уже?
— Две тысячи триста унций чистого серебра затребовал и получил коллега Норейка для экранирования генетической лаборатории. Ты как раз в это время летал куда-то. Кажется, к лунным небесам.
— Кажется… — протянул Фомин. Вот она, теория относительности в действии. Для Панина — незначительный эпизод. Для него те сорок три дня, проведенные на борту «Королева», были днями, изменившими если не мир, то меч. День ото дня теряющие невозмутимость и высокомерие небесы сначала с плохо скрываемым презрением, потом с любопытством, а потом с отчаянной надеждой смотрели, как он усмирял разгневанный чужим вмешательством межзвездник. С тех пор вряд ли кто осмелится войти незваным на борт «Королева». Фомин подозревал, что и званым никто не войдет, разве что уж слишком долго упрашивать будут. С орбиты он привез новый договор (небесы обязались строго соблюдать экстерриториальность «Королева» и готовы были снабжать катер расходными материалами в обмен на представительство их перед народами Земли) — и пару сабель, откованных металлургами Седьмого Поселения. Можно было бы заставить их дать средства на переоборудование самого межзвездника, но никто в Крепости не пылал желанием совершить новый полет — ни к Маленькому Муку, ни даже к тау Кита. А в одиночку туда не полетишь. Вот вырастет новое поколение, младое, незнакомое…
— В наличии свободного серебра осталось унций… — Панин раскрыл толстую амбарную книгу (сделанную наверняка своими руками), — осталось двести сорок две унции. Тройской.
Каждый сам строил личный, на одного, мостик из прошлого в мир Преображения, иногда потаенный, иногда нарочно выставляемый на обозрение. Ему вот помогли книжки про доброго космонавта, ставшего средневековым рыцарем, Панину — латинский язык, энтузиастом которого он был еще до Полета. Отсюда и пристрастие к унциям.
— Небогато, — протянул Фомин.
— Биметаллическая система, — ответил эконом. — Золото и медь. Серебро — металл скорее священный, нежели торговый, из рук в руки переходит мало. Нужно снаряжать экспедицию в Алийские горы, рудник свой ставить, я уже говорил Командору…
Фомину экспедицию снаряжать было некогда. Это скорее в перспективный план на следующую семилетку — и то приоритетом «гамма». Другое важно: оказывается, Норейка давно сообразил использовать серебряный экран. Сообразил — и молчит. Впрочем, почему молчит? Он зашел в Главную библиотеку, пролистал Анналы. Вот — «с целью исключения влияния побочных эффектов генетическая лаборатория нуждается в экранировании». Поскольку генетические исследования проходили приоритетом «альфа» — Крепость отчаянно хотела проникнуть в тайны магических способностей, — экранирование было решено осуществить в кратчайшие сроки, на что и было отпущено серебро.
Что ж, генетические исследования — это вам не сабельками махать, доблестный рыцарь Кор-Фо-Мин. Будущее принадлежит, хочется верить, не мускулистым тупицам, а мускулистым интеллектуалам.
Он зашел к Картье.
— Полагаю, следует усилить караулы. И вооружить огнестрельным оружием.
— Это можно, — покладисто согласился начальник стражи. — У нас и учения планировались, чтобы не забывать, с какого конца аркебуза стреляет. Скажи только, доблестный рыцарь, в кого стрелять, выяснил?
— Выясняю, — коротко ответил Фомин.
— Я так и думал.
В ответ Фомин церемонно поклонился. Картье считает, что на него спихнули решение проблемы. Силовое решение — усилить караулы и раздать аркебузы. Стоило ради этого быть специалистом по магии? Достаточно и обыкновенного Начальника Стражи.
Служка провел Фомина в отдельный кабинетик, где доктор не врачевал, а думал. Так, во всяком случае, следовало из названия — «думный кабинет».
Норейка отсутствовал, велели подождать.
Он подождал, осматриваясь. Тесный кабинетик-то. Может, тоже экранированный? Стены в гобеленах, а что под ними? Окошки не стеклом забраны — витраж. Москва одна тысяча девятьсот восьмидесятого года с высоты птичьего полета. В этом году отец Норейки стал олимпиоником. А спустя сорок четыре года олимпиоником стал Норейка. Наследственность.
— Простите, задержался. — Доктор не вошел — влетел. В биозащитном костюме.
— Как наш больной? — осведомился Фомин. У врачей приличнее не спрашивать, а осведомляться.
— Состояние кадета Дор-Си без перемен, — ответил доктор, но видно было — оптимизма он не испытывает.
— Я тут велосипед изобретал, и выяснил, что шел по протоптанному пути, — перешел к делу Фомин.
— По накатанному.
— Ну да, по накатанному. Насчет серебряной камеры появилась у меня идея.
— Насчет серебряной камеры? — переспросил Норейка. Тоже устал. «Все мы устали, за исключением, пожалуй, кадета Туун-Бо».
— Уж не знаю почему, но считается, что серебро экранирует магические воздействия всякого рода.
— Есть несколько гипотез, — медленно проговорил доктор.
— Да, но меня интересует чисто практическое применение. Решил я сделать в замке серебряную комнату. Чтобы никакие существа измерения Зет — и прочих измерений тоже — не могли в нее без нашего ведома проникнуть. И узнал, что комната такая уже существует.
— Я, кажется, докладывал об этом на Совете…
— Да, но я в то время был в отлучке.
— Помню, помню… Дело тогда у вас серьезное было, на «Королеве»…
— Было, — скромно ответил Фомин. Вот что значит интеллигентность — своих дел тогда у доктора невпроворот было, а все ж запомнил. В отличие от некоторых.
