Каблук смотрел на него, слегка опешив. У него опять дернулся уголок рта, и теперь это точно был нервный тик, потому что в такой ситуации становится не до улыбки даже самому распоследнему бандиту…
– Вот сучонок! – пробормотал он наконец, и во фразе этой явно прозвучало восхищение. – Ладно, пока твоя взяла. Но вернемся назад, расплатишься, и тогда берегись! Каблук не любит, когда его водят на коротком поводке. Никому еще не удавалось!
«Да удавалось, удавалось, – подумал Осетр. – Тому же Карабасу удается!»
Но говорить такое – означает тешить глупое самолюбие непрофессионала. А ведь он – «росомаха», «росомахе» не пристало вести себя как последнему щенку. Дяденька, вот вы меня ударили, а я сейчас папу приведу, у него черный пояс по рукопашке, он из вас отбивную сделает…
– Ладно-ладно, – сказал он. – Когда вернемся, тогда и посчитаемся.
Каблук внимательно изучил его физиономию. И теперь уголок рта у него скривился в явной усмешке, только присутствовало в этой усмешке еще что-то, недоверие какое-то – не то к словам Осетра, не то к собственным мыслям.
– Да-да… – Он мотнул головой – точь-в-точь как пару минут назад собеседник. – Сдается мне, кореш, что не тот ты, за кого себя выдаешь. Ох не тот! – Он погрозил пальцем.
Однако чужое открытие уже абсолютно не трогало Осетра. У него появилось ощущение предстоящей удачи. Говорят, такое бывает у охотников. И совершенно точно – у «росомах», капитан Дьяконов не раз говорил об этом кадетам. И самое главное в такой момент – не стать самоуверенным, потому что ощущение предстоящей удачи опьяняет почище любого спиртного напитка и вроде бы даже почище любви. Про любовь Осетр не знал, а про спиртной напиток говорили правду – почище. Иначе бы с какой стати появилось ощущение, будто стала шире грудная клетка и что, вздохнув, ты сдуешь весь этот дурацкий кабак, со всеми его столами и посетителями, со стойкой, Макарычем и Маруськой и даже вместе с висящей на стене иконой-этикеткой. Впрочем, это не удача, это всесилие. Но всесилия без удачи не бывает!
– Короче, если ты готов, можем поехать туда прямо сейчас.
– Куда? – не понял Осетр.
– В лес, к твоему компаньону. Вряд ли он тебя ждет, раз в бега ударился. Но мое дело – ваша встреча, а там уж разбирайтесь сами.
«Оп-паньки! – сказал себе Осетр. – Так мы не договаривались! Как же это я туда? Без оружия? Неподготовленный?»
Каблук ждал ответа.
«А что, собственно, такого! – сказал себе Осетр через мгновение. – „Росомаха“ не может быть неподготовленным! А оружие у него всегда под рукой!»
Каблук ждал ответа.
«И вообще, – сказал себе Осетр, – такое сильное ощущение предстоящей удачи не может быть на пустом месте. Это – знак судьбы!»
– А поехали! – сказал он.
Каблук что-то хотел сказать. Но не сказал. Просто встал из-за стола и крикнул кабатчику:
– Макарыч! Запиши на мой счет. Правда, думаю, завтра этот шкет мой счет оплатит.
Глава тридцать шестая
Осетр еще в первый день заметил, что в Черткове распространены, в основном, два вида транспорта – грузовики-цистерны, как та, на которой катался Чинганчгук, и автобусы. Было еще несколько микрох, перевозящих начальников-черепов, но они встречались крайне редко.
За ближайшим углом их с Каблуком ждал автобус. Впрочем, вряд ли он ждал их с Каблуком, скорее всего он ждал одного Каблука, но из кабака явилось сразу двое пассажиров. Лобовое стекло на кабине было, разумеется, неполяризованным – транспорт на тюремной планете должен просматриваться насквозь, это закон. Как и отсутствие в обиходе летательных аппаратов. Где-то, наверное, стоят они под замком – на случай массовых беспорядков либо в случае экстренной медицинской помощи (только не для мертвяков!), но в обычное время над головой не встретишь…
Водитель был незнакомым. Когда они подошли, правая стенка возле кабины дематериализовалась. Поднялись в салон. Там сидело двое знакомцев – Наваха и Кучерявый, – и двое незнакомцев. Незнакомцы также не носили на шее баранок, а стало быть занимали в бандитской иерархии немалое положение. Впрочем, это и так ясно: и сам Каблук, и подручные его – далеко не шестерки. Надо думать, единственный, кто способен отдать им приказ, – это Карабас, да и того они не очень боятся, раз связались с Осетром.
Каблук кивнул незнакомцам, и они покинули автобус.
Стенка-дверца материализовалась.
– Куда едем? – спросил водитель.
– На пятую площадку, – ответил Каблук. – Туда, где были вчера.
Осетра посадили в середине автобуса, к окну. Сзади пристроился Кучерявый, сбоку – через проход – Наваха. Каблук сел рядом с водителем. Ни у кого в руках не было ни бутылок, ни стаканов. Что делал Кучерявый, Осетру видно не было, но Наваха не вытаскивал правую руку из кармана, и лежал у него там явно не ломтик брута.
– Ты, шкет, смотри, – сказал он грубо, – ручонками-то не вздумай махать. А то как бы дырочку над ухом не схлопотать!
– Надо было бы ему баранку на шею привесить, да пока ее раздобудешь, можно в оба конца смотаться, – отозвался Каблук.
Кучерявый по обыкновению молчал, но Осетр ощущал на затылке его пристальный взгляд. Однако в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и потому обижать на такой прием вряд ли стоило. Осетр и не обижался. Он просто смотрел в окно.
Разноцветные улицы Черткова скоро перешли в поля, на которых ковырялись люди и двигались незнакомые машины. А потом начался и лес. Дорога была знакомо прямой, как стрела, но все-таки не та, по которой Чинганчгук привез его сюда.
Кое-где ограждение дороги прерывалось, и в чащу уходили дороги поуже. На одном таком Т-образном перекрестке встретили выбирающуюся из леса цистерну. Водитель автобуса приветственно просигналил.
– Будущую «божью кровушку» везут, родимую, – сказал Наваха.
Осетр попытался рассмотреть, что там, за цистерной, в чаще леса, но автобус проехал перекресток слишком быстро.
Вскоре лес встал вдоль дороги стеной. Впрочем, нет, не стеной, потому что исчез подлесок, и потянулись огромные, в два человеческих обхвата, стволы
– А вот и храппы! – сказал Наваха.
– Где? – подскочил Осетр, и тут же ему в затылок уперлось нечто твердое.
– А вот эти гиганты! – Наваха указал рукой сквозь потолок.
И Осетр, дождавшись, когда неведомое оружие оставило в покое его затылок, осторожно поднял голову.
Это были деревья метров в двести высотой, с переплетенными кронами, создающими нечто вроде крыши. С огромных суков, отдаленно напоминающих человеческие руки, свешивались не менее огромные плоды, очень похожие на дыни с Нового Петербурга, только не оранжевого, а лилового цвета.
Осетр смотрел на них во все глаза и удивлялся собственному любопытству. А с другой стороны, разве не интересны создания, омолаживающие человеческий организм?
