Весь комплекс построили в пятидесятых годах на месте старой Чарлзтаунской тюрьмы. Уже на входе Дуга захлестнули всевозможные ассоциации. В первую очередь — воспоминание об отсидке в «МИУ Норфолк», тюрьме, которая так и носит название города, рядом с которым стоит. «Норфолк» — тюрьма среднего режима, четвертый уровень. Восемьдесят процентов ее обитателей сидят за преступления, связанные с насилием. МИУ «Кедровый узел» — это уже шестой уровень.
Дуг пришел в зал ожидания чуть раньше назначенного времени. Он оказался единственным мужчиной в группе из шести посетителей. Смесь парфюмерных ароматов напомнила ему Сенной рынок
[78]
жарким субботним вечером: овощи падают из тележек на пол, мнутся и затаптываются. Три чернокожие женщины тяжело и устало опустились на стулья. У них были красноватые глаза, окаймленные темными кругами. Две белые женщины казались напряженными и измотанными до предела. В соответствии со «Списком запрещенной одежды» посетители в джинсах, фуфайках и без лифчиков в тюрьму не допускались. А вот обтягивающие брюки и вязаные топы с неглубоким вырезом были разрешены.
Плакаты на стенах предупреждали: никаких физических контактов. От свежего объявления «Нижнее белье ОБЯЗАТЕЛЬНО» у Дуга прямо-таки началась аллергия.
Когда он сам сидел в тюрьме, его навещал всего один человек. Криста. Раз в три недели. Как он был благодарен ей — хотя никогда не признавал этого — за те короткие беседы. По крайней мере поначалу. Но с тех пор как Дуг начал посещать «Анонимных алкоголиков» и серьезно относиться к программе, Криста очень изменилась в его глазах.
Их пригласили войти. Дуг сел между перегородками, собирая мысли в кучку. Сюда стоило приехать хотя бы ради того, чтобы потом уйти. Снова выйти из тюрьмы, сесть в машину и уехать. По дороге домой тормознуть на заправке, купить газировки. Простая такая свобода. Несбыточная мечта в этих стенах.
Посещение Мака — это как визит к зубному врачу с последующим продлением прав в отделе регистрации транспортных средств. Испытание. И боишься, и терпишь. Хотя, говоря по правде, здесь Дуг был в хорошем положении. И он это понимал. Контролировал общение он, а Мака ему выдавали, как испорченную библиотечную книгу, изъятую из общих фондов.
На него упала тень Мака. И Дуг почувствовал привычный толчок внутри, как всегда, когда видел этого старого мошенника. Когда-то Мак казался ему большим и сильным человеком, называвшим его «маленьким напарником», героической личностью, царившей в его сознании. А вовсе не нынешним эгоистичным автоматом, повторявшим все время «я» да «я». С тех пор как Мак сел шестнадцать лет назад, он превратился для Дуга в голос, то и дело звучавший в его голове.
Мак опустился на стул, лихо улыбаясь. Прямо боевой петух, расправляющий грудь. Но Дуг заметил, что все в нем как-то опускается: средняя часть тела словно расплывается, кожа на шее обвисает, лицо становится все более осунувшимся. Глаза похожи на казиношные кости, которые бросают тебе вызов на «слабо» и говорят прямо: «Поиграй со мной — и продуешь». Улыбка адресована скорее самому себе, чем окружающим. И огромная ирландская башка — блестящая кожа, усеянная оранжевыми веснушками, а теперь еще и розовыми рубцами.
Мак сел на стул, широко расставив ноги. Его гордость — рыжие волосы на руках — посветлели, стали почти незаметными. Он всегда вел себя так, будто они встречаются на равных, будто в их отношениях присутствует некое равновесие, а Дуг испытывал к нему жалость, как к любому попавшему в капкан существу, поскольку и сам оказывался в этой ситуации. Видеться с Маком раз в год — то же самое, что пролистывать альбом с фотографиями: замечать, как постепенно редеют волосы, блекнут черты, проявляются изъяны. Сходство между отцом и сыном, всегда бросавшееся в глаза, теперь изводило Дуга еще больше. Он смотрел в разделявшее их стекло, словно в зеркало, которое показывает, что произойдет в будущем, через двадцать лет. Черты матери, которые раньше находил в себе Дуг (сколько сил и времени он тратил на эти поиски!), давно исчезли.
— Смотри, какой стал, — как обычно, приветствовал его Мак.
— Папа, — произнес Дуг то слово, которое говорил лишь раз в год в течение двадцати минут. — Как оно?
— Ты сам как?
Дуг кивнул.
— Хорошо. А ты?
Мак пожал плечами.
— Да вот пока здесь.
— Да уж. Деньги получаешь?
— Получаю. С ними проще. Хотя тут вообще не так уж и погано. Ты же знаешь, как мы устраиваемся.
Улей под названием «Кедровый узел» приютил «семейство» горожан, которые (благодаря нескольким дружелюбным охранникам) были обеспечены почти всем необходимым. В программе перевоспитания трудом были задания получше и похуже, вроде стирки или изготовления автомобильных номеров, — за любое платили семьдесят три центра в час.
Дуг кивнул и указал на свою голову.
— Как оно?
Мак дотронулся до своей башки так, словно она была горячей.
— Рак кожи, ну да. Прижигают потихоньку. В больницу кладут время от времени. Это хорошо. Помогает время убить.
— Где же ты столько солнца словил?
— Это меня еще до восьмидесятого года шандарахнуло. Надо было кепку чаще носить, видать. Но у меня не плохой рак. Просто веснушки взбунтовались. Я сейчас силен, как вонь в Челси. — Он вдохнул, словно учуяв тот запах. — Так Джем с тобой поговорил?
— Да, он мне сказал.
— Ты с ним один на один не оставайся. Постоянно тут отирается. Странный пацан, как разойдется. Заводится с полоборота, как его папаша. С Кофлином только одно работает: держи морковку перед его блестящими глазенками. Потому что палкой по спине — не подействует.
— Понял, — отозвался Дуг.
Мак сделал вид, что выковыривает остатки еды из зубов, изучая Дуга, своего единственного ребенка. Но что он увидел, осталось загадкой: Мак решил оставить это при себе.
— Нужно было чаще тебя навещать, — сказал Дуг, чтобы хоть как-то продолжить беседу.
— Ну, сюда неблизко ехать.
— Да и дела. То да се. Время быстро бежит.
— Да брось. Я сам время ценю. — Он не сводил глаз с сына, ставшего на год старше. — Я ж тебя не виню, Дугги. Говорят, у тебя все ништяк.
Дуг пожал плечами.
— Ничего особенного.
— Чем я старше, тем больше думаю о потерянных годах. Жалко до жути.
— Ага. — Дуг дернул за край столика, прикидывая, сколько ему еще тут торчать.
— Мне кажется, я знаю, почему ты так злишься на меня все время.
Дуг выпрямился.
— Да? А я злюсь?
Мак сложил руки на груди, обтянутой голубой тюремной рубашкой. Грудь его тоже немного ввалилась.
— За то, что потерял дом твоей мамы.
Дуг потер затылок.
