— А Зальгер?
Бройер покачал головой.
— Сумасшедший был тип. Вы действительно не помните его? Сначала подозрение пало на него. Его арестовали и стали допрашивать, но он вообще отказался говорить. Он считал, что его невиновность — факт, не требующий доказательств. Он воспринял арест как личное оскорбление, понимаете? Он обиделся! И когда в конце концов выяснилось, что Кёниг…
— А как это выяснилось?
— Он был в долгах как в шелках, и когда деньги для Биафры перестали поступать, он не нашел лучшего способа заткнуть дыры, как брать из фонда все новые и новые ссуды и субсидии на строительство. На этом и погорел.
— Сколько же времени Зальгер провел в тюрьме?
— Полгода. — Бройер развел руками. — Это большой срок. И все это время его коллеги, начальники и политические соратники не желали о нем и слышать. Все думали, это его работа. Когда стало ясно, что он ни при чем, они попытались пришить ему халатное отношение к обязанностям члена правления. Но и тут у них ничего не вышло. Была даже обнаружена служебная записка, в которой Зальгер своевременно обращал внимание министра на замеченные им нарушения в фонде. Одним словом, он был реабилитирован. Его даже собирались повысить, но он не мог примириться с тем, что люди, которые подозревали или открыто обвиняли его, теперь спешили к нему с поздравлениями и вообще делали вид, словно ничего не произошло. Он ушел и порвал со всеми — и с коллегами, и с начальниками, и с политическими соратниками. В пятьдесят лет — на пенсию. И полное одиночество. Понимаете? — Он опять покачал головой.
— Это конец истории или есть еще какое-то продолжение?
Бройер налил еще кофе мне и себе и взял со стола пачку «Мальборо».
— Первая сегодня. Хотите?
Я достал свои и тоже предложил ему. Он с готовностью взял сигарету. Когда кто-то курит сигареты с фильтром, но при виде «Свит Афтона» не говорит: «Ах, они без фильтра!», а с любопытством берет предложенную сигарету, — мне это нравится.
— Конец этой истории не представляет собой ничего особенного. Зальгер вступает в Партию мира, выставляет свою кандидатуру на выборах в бундестаг и бросается в заведомо проигрышную предвыборную борьбу с рвением, которого эта борьба не стоит. Потом пишет книгу о своих злоключениях, которую сначала никто не хочет печатать, а потом никто не хочет читать. Потом болезнь. Рак. Больница, дом, больница — ну, вы представляете себе. Пару лет назад он умер.
— А на что он жил?
Бройер подоил мочку уха.
— У него было состояние, очень даже приличное. Что лишний раз подтверждает — счастье не в деньгах.
21
Абсолютно ясно
На обратном пути поезд пустили по другому маршруту, через Дармштадт вдоль Бергштрассе. Я до того дня не замечал множества каменоломен на краю равнины. Оденвальд вдруг показался мне гигантским блюдом с каким-то десертом красного цвета, щедро политым соусом из ясменника, от которого Господь Бог отведал ложку-другую.
В Бонне я еще раз набрал номер 41-17-88 и долго слушал длинные гудки. Автоответчик упорно молчал. Не успел я прийти в свою контору, как раздался телефонный звонок.
— Зельб.
— Зальгер. Здравствуйте, господин Зельб. Вы звонили мне в последние пару дней?
Значит, он тоже заметил, что его автоответчик не реагирует на звонки. Может, кто-нибудь из его друзей нечаянно его отключил?
— Хорошо, что вы мне сами позвонили, господин Зальгер. У меня для вас много новостей. Но я хотел бы рассказать обо всем не по телефону, а при личной встрече. Я с удовольствием приеду к вам в Бонн, или, может, у вас найдутся какие-нибудь дела в Мангейме в ближайшие дни? Вы ведь сейчас опять в Бонне? Ваш автоответчик…
— …по-видимому, сломался, или наша уборщица случайно его отключила. Нет, мы еще не в Бонне, и поскольку личная встреча, к моему великому сожалению, в ближайшие дни не представляется возможной, вынужден все же просить вас о телефонном отчете. Вы нашли Леонору?
— Я не хотел бы говорить по телефону о том, где и как живет Леонора…
— Господин Зельб, вы выполняете заказ и связаны условиями договора, прежде всего это обязанность информировать заказчика. И точно так же, как вы приняли мой заказ, по телефону, из другого города, вы и передадите мне информацию — по телефону, в другой город. Я ясно выразился?
— Абсолютно ясно, господин Зальгер, абсолютно ясно. И тем не менее вы получите информацию только при личной встрече. Кстати, заказ я принял не по телефону, а по почте. Что же касается другого города, то вы можете получить отчет и в другом городе, но только от меня лично.
Мы еще какое-то время поторговались. У него не было оснований отказывать мне во встрече, а у меня не было оснований настаивать на ней. Он говорил о плачевном состоянии нервной системы своей жены, о том, что должен неотлучно находиться при ней.
— Она совершенно не переносит присутствия чужих людей.
Зажав трубку между подбородком и плечом, я достал из шкафа бутылку, налил, закурил сигарету и принялся разъяснять Зальгеру, что, во-первых, всегда отчитываюсь о проделанной работе лично или письменно, а во-вторых, всегда знаю своих заказчиков в лицо.
— Я никогда не отступал от этих правил.
Он предпринял еще одну попытку.
— А если вы пришлете мне отчет по почте? В ближайшие дни я собираюсь с женой в Цюрих, к врачу, и вы можете послать ваше письмо в отель «Баур-о-Лак».
Позади у меня был утомительный день. Я устал, и мне надоела эта идиотская беседа. Мне надоело дело Леоноры Зальгер. В поезде, на обратном пути, я признался себе, что оно с самого начала показалось мне тухлым. Зачем я вообще за него взялся? Ради больших денег? Ради Лео? Я вдруг неожиданно для самого себя — как будто, взявшись за это дело вопреки своим профессиональным принципам, решил и завершить его непрофессиональным способом, — сказал:
— Я могу отправить свой отчет и в Бонн, на Нибурштрассе, 46а, Хельмуту Леману.
Несколько мгновений Зальгер молчал. Потом шмякнул трубку на рычаг. Я услышал хриплое «тут-тут-тут-тут», с которым звуковые волны топчутся на месте, когда им нечего передавать.
22
Душевная боль, ирония или гастрит
В следующие два дня ничего не происходило. Зальгер мне не звонил, и я ему тоже. Я вообще перестал даже думать об этом деле. Зальгеровские десять тысяч, которые все это время лежали в ящике моего стола, я отнес в Баденскую кассу служащих и открыл специальный счет. Проценты, которые принесла бы эта сумма за прошедшие дни, я внес из своего кармана.
Однажды после обеда, когда я как раз пересаживал свою конторскую пальму, ко мне пожаловал гость.
— Вы меня не узнаете? Не удивительно — вы в тот момент были как лунатик! Мое имя Пешкалек, мы с вами встречались на автостраде.
