Весь следующий месяц я практически не выходила из дома. По
ночам я клала руку на живот и разговаривала со своим ребенком. Я представляла,
что это маленькая красивая девочка. Временами мне даже казалось, что я слышу, как
бьется ее крохотное сердечко. Я могла ее ощущать. Я могла знать, что она хочет
в данный момент. Я знала когда ей холодно, когда ей жарко, когда ей страшно и
даже когда ей одиноко… Когда я чувствовала, что ей одиноко, я начинала
рассказывать ей сказки. Господи, получается, что женщина чувствует свое
одиночество еще до своего рождения, думала я и плакала. Это несправедливо… Это
очень несправедливо…
В день, когда исполнилось ровно три месяца моей
беременности, я подсчитала оставшиеся деньги, купила билет до своей деревни,
накрыла прощальный стол, который говорил о том, что моя московская эпопея
закончилась, и стала дожидаться возвращения Галины. Москва совершенно не мой
город. В нем просто для меня нет места.
— У нас, что, банкет? — спросила Галина, оглядев
праздничный стол.
— Что-то вроде того…
— А что празднуем?
— Мой отъезд.
— Твой отъезд?
— Вот именно. Мой отъезд. Галина, я уже месяц живу в
твоей квартире и понимаю, что так больше продолжаться не может. Ты, конечно,
меня не выгоняешь, но я должна уехать.
— Куда?
— В свою деревню. Я взяла билет на послезавтра. Мои
сбережения подходят к концу, да и тебя я больше стеснять не могу.
Галина села и уставилась на мой живот.
— У тебя живота ни черта не видно.
— А мне кажется, что он уже распух.
— Это самовнушение. Я тебе говорю, что его невидно,
значит, невидно. Сколько у тебя?
— Четвертый месяц.
— Молодец. Дотянула. Уже и аборт не сделаешь. И на
работу не устроишься. Еще немного, живот и в самом деле попрет. Кому нужна
брюхатая баба… Ты своим родным сообщила?
— Нет, — покачала я головой.
— Почему?
— У меня язык не повернется сказать, что я беременна.
— Решила, как снег на голову? Поразить неожиданностью?
— Что-то вроде того.
— Может, тебе помочь чем?
— Галь, ничего не надо. Я уезжаю. Вон, билет лежит.
Посидим, что ли, в последний раз…
— Посидим, чего не посидеть.
Галина распечатала бутылку шампанского и, налив себе полный
фужер, уставилась на второй пустой бокал.
— Тебе можно?
— Можно, если осторожно. Налей немного. Я как ни как
домой уезжаю.
Я сделала пару глотков.
— Спасибо тебе, Галина, за все. Спасибо…
— Не надо благодарности, — резко перебила она
меня. — Рано меня благодарить. Встань, пожалуйста.
— Зачем?
— Я хочу на тебя посмотреть. Ничего не понимая, я
встала.
— Подними халат.
— Зачем?
— Какая тебе разница! Я же не мужик. Ты что, меня
стесняешься?
Я пожала плечами и нерешительно задрала полы халата.
— Ерунда какая. Чего мне тебя стесняться?!
— Тогда что стоишь, как не живая?
— Я, по-твоему, прыгать должна?
— Боком повернись.
— Пожалуйста.
— Спасибо. Нет у тебя никакого живота. У тебя его
вообще нет. Я думала, что тебя будет переть,, как на дрожжах, ты ж худая, да,
видно, ошиблась. Обычно у полной женщины не видно, что она беременна, а у худых
с нескольких недель все заметно. Ошиблась. У тебя ничего не видно.
— Я могу сесть?
— Конечно, садись.
Положив руки на стол, словно школьница, я опустила глаза и
тихо спросила:
— А зачем ты рассматривала мой живот?
— Я думаю, тебе еще рано ехать в деревню. — Галина
заметно волновалась, ее волнение было просто невозможно не заметить.
— Почему рано?
— Потому что еще месяц ты можешь пожить у меня.
— Зачем?
— Ну как зачем?! Тебе что, так хочется в свою деревню?
— Совсем не хочется, но я должна ехать. У меня
закончились деньги, да я, наверное, уже надоела тебе до чертиков. Я все понимаю.
Ты и так поступила со мной благородно. Пригрела меня на целый месяц. Я должна
ехать. Там яблоки, деревенское молоко, яйца, творог, да и воздух совсем другой.
Это полезно для ребенка. Сейчас мне и отблагодарить тебя нечем. Знаешь, если
когда-нибудь захочешь, приезжай ко мне в гости. На речке отдохнешь, молочка
парного попьешь, какая никакая, а польза. Где ты еще такую экзотику найдешь,
если не у меня в деревне?
— Нет уж, дорогая, лучше ты ко мне. Меня деревенская
жизнь никогда не привлекала.
— Почему?
Потому что какой-нибудь механизатор может меня девственности
лишить! — Галина рассмеялась, но мне почему-то было не до смеха. Странно.
Раньше я всегда костерила свою деревню на чем свет стоит, а теперь решила за
нее заступиться.
— Ты что глупости говоришь? Никому твоя девственность
на фиг не нужна, тем более, у тебя все равно ее нет.
— Шутка. Короче, твоя поездка в деревню откладывается
на месяц. Если тебе выпадает шанс месяц в Москве пожить, не упусти, лови
момент.
— И кто мне дает такой шанс?
— Я, конечно, кто же еще…
— А что я буду здесь делать?
— То, что ты делала и прошлый месяц. Спать да смотреть
телевизор.
— А тебе-то зачем это надо? Тебе что, скучно?
— Ну как тебе сказать, чтобы не обидеть… Вообще-то мне
скучать никогда не приходится… — Галина пристально посмотрела мне в глаза,
затем сказала, чеканя каждое слово: — Анжела, я разговаривала с Яковом.
Я не поверила своим ушам и чуть было не свалилась со стула.
Поняв до конца смысл сказанного, я просто заледенела от ужаса.
— Где? Как? Зачем? Почему? — запинаясь, спрашивала
я.
— Я разговаривала с Яковом по телефону.
— Ты врешь!
