– Конечно. Я понимаю, что там будет немного тесновато.
Ну, ничего… в тесноте, да не в обиде.
– А как насчет слонов?
– И слонов тоже придется взять. Слона и слониху.
Как-нибудь поместятся…
– А… моржей?
– И моржей. Я же сказал, что Бог приказал мне! Его инструкции
на сей счет были вполне ясными: возьми, говорит, каждой твари по паре…
На этот раз жена ничего не ответила Ною. Она только смерила
его взглядом, который был красноречивее всяких слов. В нем можно было
прочитать: «Ох уж этот старый Ной! Опять где-то напился, вот и несет Бог весть
что».
Аззи перевел взгляд со сцены в зрительный зал. Похоже,
публика принимала пьесу весьма благосклонно. В импровизированном театре
собралось около сотни человек. Они сидели на скамейках, вольно развалясь, и
внимательно следили за ходом действия. Реплики жены Ноя вызывали у них бурный
восторг. Они хохотали, стучали кулаками по скамьям, топали ногами, выражая
актрисе, игравшей роль жены Ноя, свое одобрение. Это были в основном простые
люди – провинциалы, вчерашние крестьяне, перебравшиеся в город, – и многие
из них в первый раз попали в театр. Возможно, именно отсутствие вкуса у
зрителей помешало полному провалу этой пьесы, не вошедшей в классический
репертуар.
Аззи сидел справа от сцены, в некоем подобии ложи,
устроенном специально для благородной публики. Эти места, конечно,
располагались ниже сцены, но ряды кресел «ложи» порядком возвышались над
скамейками партера, чтобы благородная публика не чувствовала себя поставленной
на одну доску с чернью. По правде сказать, Аззи больше занимала другая сцена:
со своего места он мог прекрасно видеть, как актрисы, игравшие роли невесток
Ноя, переодевались перед выходом на сцену. Публика, сидевшая в партере,
хохотавшая над глупейшими ужимками актеров и ковырявшая в зубах грязными
пальцами, слегка раздражала его, равно как и наивная пьеса «Ной», которую он
смотрел. Воспитанный на высокой греческой трагедии, Аззи не любил пьес, в конце
которых зрителю обязательно преподносилась мораль.
А действие на сцене разворачивалось. Ной все-таки затащил
свою семью в ковчег. Начался ливень. Ввиду полного отсутствия сценической
техники дождь изображал мальчик-прислужник, взобравшийся на высокую лестницу с
большой лейкой и ливший из нее воду на сцену, крича при этом: «Потоп начался!
Потоп начался!» Как и вся пьеса, этот сценический прием был жалкой пародией на
Всемирный Потоп, когда сорок дней и сорок ночей бушевал свирепый ураган и волны
носили Ковчег – маленький островок жизни – по бескрайней водной пустыне.
Во время короткой паузы Аззи обернулся к своему соседу по
ложе – прилично одетому мужчине средних лет:
– Итак, мораль ясна: слушайся Бога, и все у тебя пойдет
как по маслу. Что за банальность! И как все это непохоже на то, чему мы
волей-неволей становимся свидетелями в обычной жизни! Ведь согласитесь, реальная
жизнь намного сложнее, и события в ней переплетаются столь причудливо, что,
казалось бы, великие начинания в итоге кончаются ничем, а самые незначительные
происшествия приводят к драмам мирового масштаба. Короче, бытие и его тайна не
укладываются в тесные рамки причин и следствий, как некогда сказал один мудрец.
– В том, что вы сказали, есть определенный
смысл, – ответил сосед Аззи, – и сразу ясно, что вы человек неглупый
и наблюдательный. Но заметьте, сударь, что пьесы подобного сорта и не претендуют
на адекватное изображение действительности. Их цель – показать, как человеку
следует вести себя в различных обстоятельствах.
– Разумеется, сударь, – сказал Аззи. – Но
ведь это же просто открытая пропаганда. Согласитесь, сударь, что вам было бы
куда приятнее посмотреть пьесу, менее щедро приправленную моралью. Ведь гораздо
занятнее следить за событиями, когда не знаешь наверняка, чем кончится дело,
нежели пребывать в твердой уверенности, что в конце Добро восторжествует и
порок будет наказан.
– Что ж, если такая пьеса когда-нибудь пойдет в театре,
то, я полагаю, это внесет свежую струю, – согласился собеседник рыжего
демона. – Но сомневаюсь, чтобы наши клерикально настроенные писаки были
способны создать такое философское произведение. Впрочем, если вы желаете
поговорить о театре вообще и о пьесе в частности, не составите ли вы мне
компанию за кружкой эля после того, как спектакль кончится?
– С удовольствием, – улыбнулся Аззи. – Я Аззи
Эльбуб, джентльмен по роду занятий.
– А я Питер Вестфал, – представился новый знакомый
Аззи. – Я торгую зерном. Держу лавку у церкви св. Георгия, в Филде. Но мне
кажется, что актеры готовы продолжать…
Представление снова началось, и Аззи, зевая, едва досидел до
его конца. Затем, как и было условлено, Аззи пошел вместе с Питером Вестфалом и
несколькими его приятелями, тоже смотревшими пьесу, в трактир «Пестрая корова»,
расположенный на Холбек-лэйн, недалеко от центральной улицы города. Хозяин
принес кружки с пенящимся элем, и Аззи заказал на всех жареную баранину с
картофелем.
Аззи пристально разглядывал своего нового знакомого,
стараясь при этом казаться рассеянным и непринужденно болтать, переводя
разговор с предмета на предмет (что свойственно как демонам, так и разведчикам
всех времен). Кружка доброго эля как нельзя более располагает к тому, чтобы
лучше узнать человека. Питер Вестфал был человеком средних лет, сангвинического
темперамента; он успел обзавестись лысиной и солидным брюшком – внешними
атрибутами преуспевающего коммерсанта, – но при всем при том оставался весьма
бодрым и полным оптимизма. Манеры его были довольно приятными, а по походке
Аззи безошибочно распознал в нем подагрика. Из слов, оброненных им в ходе
беседы, выяснилось, что детские годы он провел в одном из монастырей в
Бургундии, где получил довольно приличное образование. По тому, как Питер
Вестфал отказался от мясной пищи, Аззи угадал в нем вегетарианца, члена тайного
братства Сторонников Очищения Души посредством Очищения Желудка. (Эта ересь
только начинала распространяться в Европе в те времена.) Аззи, конечно, менее
всего заботила чистота души Питера Вестфала и его принадлежность к какому-либо
из религиозных течений; он просто чисто автоматически отмечал про себя такие
мелочи – привычка, выработавшаяся у него уже давно. Он собирал и хранил
информацию, как скряга собирает и хранит серебряные и золотые монеты, с той
только разницей, что Аззи надеялся пустить свои «капиталы» в оборот и ждал
подходящего момента.
Разговор тем временем сам собой перешел на сегодняшнюю
пьесу.
В ответ на реплику Аззи, нашедшего пьесу не слишком
оригинальной, Вестфал изрек: – Но она и не претендует на оригинальность,
поймите, сударь! Это просто нравоучительная история, рассказанная нам в
назидание…
