Тут за дверью послышался какой-то непонятный шум, и в
комнату вошло несколько человек. Боясь, как бы его не поймали с поличным, Ангел
Гавриил отскочил от столика, словно ошпаренный. Однако бояться ему было нечего:
вошедшие оказались всего-навсего музыкантами. Сняв темные фраки, они остались в
одних рубашках и спускались по лестнице с верхнего этажа, наигрывая на своих
инструментах отнюдь не церковные гимны – легкие мелодии, под которые ноги сами
пускались в пляс.
Музыканты прошли мимо Гавриила, как мимо пустого места, не
удостоив ангела даже взглядом. Не успели музыканты исчезнуть в дальней комнате,
откуда доносились пронзительные взвизгивания, смех и звуки шумной возни, как
Гавриил опять вернулся к столь заинтересовавшей его рукописи. Отыскав глазами
начало, он стал читать: «Отец Адам, изгнанный из Эдема за то, что отведал плода
с Древа Познания…»
Но ему снова помешали – на этот раз взрывы громкого
девичьего смеха.
Подняв глаза от рукописи, Гавриил увидел, как в комнату
вбежали две юные прелестницы – блондинка и брюнетка, являвшие собою очаровательный
контраст. Темные волосы одной в беспорядке рассыпались по плечам, а
растрепавшиеся светлые локоны другой, напротив, были завязаны в подобие узла на
затылке. На обеих девушках были одинаковые длинные блузы из тончайшей шелковой
ткани; их одежды развевались, когда одна из них, играючи, погналась за другой.
Гавриил заливался румянцем, как только в пылу погони низко обнажались
белоснежные груди или из-под высоко взлетевшего подола выглядывали розоватые
коленки.
Заметив, что они не одни в комнате, шалуньи прекратили свою
игру и подошли к Ангелу Гавриилу.
– Эй, – дерзко сказала блондинка, и в ее певучем
голоске отчетливо прозвучал французский акцент. – Эй, ты не видел его
здесь?
– Кого? – спросил Гавриил, весьма смущенный видом
их ничем не прикрытых прелестей.
– Ну, этого гадкого Пьетро! Он ведь обещал потанцевать
со мной и Фифи.
– Нет, я его не видел, – ответил Гавриил, подавляя
в себе сильное желание перекреститься. Лишь мысль о том, что дамам это может
показаться неучтивым, удержала его руку.
– Ах, он должно быть, спрятался где-то здесь, –
игриво продолжала блондинка. – Пойдем, Фифи, устроим на него настоящую
облаву. Мы найдем его и накажем!
И красотка подарила Гавриилу такой взгляд, что беднягу
охватила дрожь.
– Пойдем с нами, – предложила она, подавая ему
свою белую ручку.
Гавриил отпрянул от нее, словно это была змея, и потряс
головой:
– Нет, нет. Мне… Мне велено подождать здесь.
Француженка по-птичьи склонила набок свою хорошенькую
головку:
– А ты всегда делаешь только то, что тебе велят? Фи,
как это скучно!
И, смеясь и щебеча, девушки выпорхнули из гостиной. Когда их
голоса затихли где-то в длинном коридоре, Гавриил вытер со лба обильный пот и
попытался сосредоточиться на рукописи, лежавшей на столике. На этот раз ему
удалось прочитать название: «Легенда о семи золотых подсвечниках». Но тут опять
послышался звук шагов, и Гавриил поспешил убраться от стола.
В гостиную, пошатываясь, вошел Аретино, держа в руке
полупустой бурдюк с вином. Камзол его был расстегнут, чулки спущены, на тонкой
полотняной рубашке краснели винные пятна. Под глазами залегли глубокие тени.
Однако взгляд Аретино, пронзительный и цепкий, не помутнел от выпитого вина.
Это были глаза человека, много повидавшего в жизни и стремившегося повидать еще
больше.
Не без некоторого труда добравшись до того угла комнаты, где
стоял Ангел Гавриил, он остановился напротив Гавриила и несколько мгновений
молча смотрел на непрошеного гостя.
– Кто вы такой, черт возьми? – спросил он наконец.
– Студент, – не без робости ответил Гавриил, с
трудом сдержав желание перекреститься при упоминании о черте. – Я простой
студент из Германии, студент филологического факультета. Я приехал сюда, в
Венецию, чтобы лицезреть великого Аретино, молва о котором разнеслась по всей
Европе. Я восхищаюсь вашим талантом – нет, лучше сказать, вашим гением, дорогой
мастер. Я хотел бы пригласить вас на скромный обед, за которым я мог бы
поговорить с вами о поэзии и литературе. Беседа с вами стала бы для меня
выдающейся минутой жизни, воспоминание о которой я увез бы с собой в Германию.
Гавриил отнюдь не был льстецом, но непривычная обстановка, в
которую он попал, и переживания последних минут произвели неожиданную
метаморфозу со скромным, застенчивым Гавриилом. Впрочем, Гавриил вращался в
различных кругах, в том числе и в довольно высоких, и мог при случае сказать
комплимент. Ему оставалось только надеяться, что Аретино не относился к числу
людей, ненавидящих лесть и льстецов, и что он ничуть не переборщил по части
фимиама. Однако Аретино отнесся к его восторженным излияниям довольно
благосклонно. Возможно, в том было повинно выпитое им вино.
– Хм, – сказал он. – Вам и вправду нравятся
мои безделки?
– О, дорогой мастер, я восхищаюсь вами, вы – мой кумир,
нет, лучше сказать – мое божество.
– Что ж, мой мальчик, раз тебе нравятся мои стихи,
значит, по крайней мере, у тебя есть вкус, – сказал Аретино, борясь с
отрыжкой. – Я бы с удовольствием пообедал с тобою и поговорил бы тоже с не
меньшим удовольствием, но… как-нибудь в другой раз, ладно? Честно говоря, мы
тут празднуем… отмечаем новую пьесу, которую мне заказали… Черт побери, а где
мои гости? Куда все подевались? Небось уже разбились на парочки и разошлись по
спальням. Ну что ж, раз так, то я от них не отстану!
Аретино повернулся и сделал несколько нетвердых шагов к
двери.
– Одну минуточку, дорогой маэстро! Могу ли я
поинтересоваться, что за новый божественный замысел созрел у вас? Поклонники
ждут с нетерпением!
Аретино остановился в дверях. Подумав с минутку, он вернулся
в комнату и забрал рукопись со столика. Засунув бумаги под мышку, он
пробормотал себе под нос:
– Нет, нет. Этого никто не должен знать. Я поклялся
хранить тайну. Но когда пьеса будет написана… О, я удивлю этот мир! Масштабы
моего нового произведения… Но ни слова больше. Я обещал хранить тайну.
С этими словами он вышел из комнаты, стараясь держаться
прямо и гордо.
