Его лицо из желтого слало багровым.
— Человек может заработать массу неприятностей, скрывая
улики и осложняя работу правосудию.
— Тогда у нас с вами есть нечто общее, не так ли, сэр?
Его глаза впились в меня: такое выражение — я сталкивался с
ним раньше — было только у тех, кто не желал мне добра. Он сохранял этот
свирепый вид несколько секунд, затем выдохнул, казалось, расслабился.
— Дон сказал, что есть несколько вещей, насчет которых
беседовать с вами бесполезно, — вымолвил он наконец.
— Верно.
— Он не предает своих агентов, но вы знаете, он рассказал
мне кое-что о вас.
— Догадываюсь.
— Кажется, он высокого мнения о вас. И все же я попытался
разузнать о вас побольше по своим каналам.
— И?..
— Я не смог этого сделать — хотя мои источники всегда хорошо
служили мне для подобной работы.
— Итак?..
— Итак, я немного удивился и поразмыслил. Действительно —
то, что я ничего не смог почерпнуть из моих источников информации, интересно
само по себе. Возможно, это даже разоблачает вас. Я гораздо полнее, чем
большинство людей, осознаю тот факт, насколько это не соответствует закону о
полноте регистрации информации, принятому несколько лет назад. Центральный банк
данных вбирает в себя информацию об огромном количестве личностей — я бы
рискнул сказать, о большинстве — регистрируя тем или иным образом их
существование. Среди не желавших регистрироваться было три больших группы: те,
кто был слишком невежественен, те, кто не одобряли эту систему всеобщего контроля,
и те, кому контроль мешал совершать противоправные действия. Я не пытался
определить, к какой категории вы относитесь, не намеревался судить вас. Но я
полагаю, что, наверняка, существует сколько-то «безличных»,
незарегистрированных личностей, скользящих в этом мире, не отбрасывая тени, и
мне на ум пришло, что вы можете быть чем-то вроде этого.
Я отхлебнул из стакана.
— Ну, а если это и так? — спросил я.
Он снова угрожающе и гнусно ухмыльнулся мне в лицо и ничего
не сказал.
Я встал и прошелся по комнате к тому месту, где, как мне
показалось, когда-то стояло его кресло. Я стал рассматривать акварель.
— Не думаю, чтобы вам следовало задавать вопросы, — заметил
он.
Я не ответил.
— Вы скажете что-нибудь?
— А что вам хотелось бы услышать?
— Вы можете спросить меня, что я собираюсь делать с этим
своим подозрением.
— И что вы собираетесь делать с этим своим подозрением?
— Ничего, — ответил он. — Так что возвращайтесь сюда и
садитесь.
Я кивнул и вернулся.
Он изучал мое лицо.
— Возможно ли такое — что вы только что обдумывали, как со
мною проще разделаться?
— С четырьмя телохранителями за дверью?
— С четырьмя телохранителями за дверью.
— Нет, — ответил я.
— Врете и не краснеете.
— Я здесь для того, чтобы помочь вам, сэр. А не для того,
чтобы отвечать на вопросы. Для этого меня нанимали — насколько мне известно.
Если в условиях найма появилось какое-то изменение, я хотел бы о нем узнать.
Сенатор побарабанил кончиками пальцев по пледу.
— У меня не было желания причинить вам какие-нибудь
неприятности, — сказал он. — В действительности, мне необходим человек вроде
вас, и я был весьма уверен, что кто-то, вроде Дона сможет выудить подобную
личность. Ваше необычное поведение и совершенное знание компьютеров вкупе с
чувствительностью к некоторым проблемам делают вас полезным и необходимым мне.
Есть масса вещей, о которых мне хотелось бы вас расспросить.
— Давайте, — сказал я.
— Не сейчас. Попозже, если у нас будет время. Все, что будет
лишним, не пойдет в запись. Куда более важно — для меня лично — что есть такие
вещи, о которых я хочу вам рассказать.
Я нахмурился.
— За свою жизнь, — продолжал он, — я понял, что лучшее
средство заставить держать рот на замке касательно моих дел — это оказывать ему
одновременно ту же самую услугу.
— Вы вынуждены сознаться в чем-то? — поинтересовался я.
— Не знаю, насколько подходит это слово — вынужден. Может
быть, да, может быть, нет. Тем не менее, в любом случае один из тех, кто
охраняет меня, должен знать всю историю. Что-то из нее в этом деле может
когда-нибудь и помочь — а вы для этой истории человек идеальный.
— Мне есть чем платить, — заметил я. — Вы настолько можете
чувствовать свою безопасность, насколько я буду уверен в своей.
— Подозревали ли вы, как и почему все это беспокоит меня?
— Да, — сказал он.
— Тогда слушаю вас.
— Вы использовали Палача для совершения какого-то действия
или действий — нелегальных ли, аморальных ли — каких бы то ни было. Это явно не
вошло в записи Центрального банка данных. Только вы и Палач знаете теперь, что
произошло. Вы осознаете, что это было достаточно бесчестно, и что, когда ваше детище
созреет до осознания этого, всей его полноты, то это может привести к серьезной
аварии — такой, которая в конце концов может привести его к окончательному
решению наказать вас за то, что вы его использовали в таких целях.
Он уставился в свой стакан.
— Вы обнаружили это, — пробормотал он.
— Вы все участвовали в этом деле?
— Да, но когда все стряслось, оператором был именно я. Вы
понимаете, мы… я… убил человека. Это был… Действительно, все началось как
праздник. После обеда мы получили известие, что работа над проектом завершена.
Каждый, в свою очередь, может выходить в отставку и окончательное утверждение
проекта подведет черту. Так случилось, что это было в пятницу. Лейла, Дэйв,
Мэнни и я — мы обедали вместе. Мы были в приподнятом настроении. После обеда мы
продолжили празднование и частенько вспоминали свою работу.
