Конечно, они нуждаются друг в друге — эти огородники и
создатели механических игрушек. Хотя бы для того, чтобы контролировать друг
друга. И пока равновесие не сместиться, механики удерживали перевес в течение
последних двух столетий. Тем не менее, сегодня редко кто может быть так
политически консервативен, как огородники. Маннгейм говорил об этом, и как раз
именно их я больше всего и боюсь сейчас. Именно они стали теми, кто счел
программу Центрального банка данных в самой крайней его форме как простое
лекарство от огромного количества болезней и средство создания массы добра. Тем
не менее, излечимы не все болезни, и появятся новые микробы, рожденные самой
программой. И покуда мы нуждаемся в людях и того, и другого сорта, мне хотелось
бы, чтобы было побольше людей, интересующихся заботами о возделывании
государства, чем пересматривающих его механизм, когда торжественно открыли
программу. Тогда мне не пришлось бы становиться призраком, стараться избежать
той формы существования, которую я счел отвратительной, не пришлось бы
опасаться, что меня опознают мои бывшие знакомые.
Затем, когда я следил за огоньками внизу, мне захотелось
узнать… Я был механиком потому, что мне нравилось производить изменения
преобразующего порядка в нечто более удобное для моей анархической натуры? Или
я был огородником, возмечтавшим о том, что стал механиком? Я не мог решить
окончательно. Джунгли нашей жизни никак не могли быть втиснуты в рамки
огородника отдельного философа, спланированного и взлелеянного по его,
философа, вкусам. Может, чтобы проделать с ним такой фокус, требуется побольше
тракторов?
Я нажал кнопку.
Лента в кассете зашуршала, разматываясь. Я услышал голос
Дэйва; он спрашивал Джона Донни из комнаты 106, и я услышал, как ему ответили,
что номер не отвечает. Затем я услышал, как он говорит, что хочет записать
послание для третьего лица, по прочтению которого Донни поймет, что с ним
делать. Он перевел дыхание. Девушка спросила, не требуется ли ему еще и
видеозапись. Он попросил включить и ее. Затем последовала пауза. Затем девушка
предложила продолжать речь, но изображение не появилось. Не было поначалу и слов
— только его дыхание и слабое поскрипывание. Десять секунд… Пятнадцать…
— Ты убедил меня, — сказал он и при этом снова упомянул мое
имя, — …это ни какой-то случайный свет прозрения — не из-за того, что ты сказал
какую-то определенную вещь — и я узнал… Это из-за характерного твоего стиля —
мышления, речи — об электронике — вообще обо всем… потом я все больше и больше
обнаруживал в этом знакомого… после я проверил насчет твоей геохимии и морской
биологии… хотел бы я знать, чем ты так мастерски овладел за все эти годы…
Теперь не знаю. Но я хотел дать тебе знать… ты не дал почувствовать…
превосходства надо мной…
Затем последовала еще четверть минуты тяжелого дыхания,
закончившаяся натяжным кашлем. Затем потрясенно:
— …сказать слишком много, слишком быстро… слишком рано… И
взял надо мной верх…
Появилось изображение. Он ссутулился перед экраном, голова
лежала на руках, кровь заливала лицо. Очки его исчезли и он выглядел косым и
подслеповатым. Правая сторона распухла и одна рана зияла на щеке, а другая
— на лбу.
— …подкрался ко мне, пока я проверял тебя, — продолжал он. —
Должен сказать тебе, что я узнал… Все еще не знаю, кто из нас прав… Молись за
меня!
Руки его расслабились, правая скользнула вперед. Голова
откинулась вправо и изображение пропало. Снова, перемотав пленку, я просмотрел
эти кадры и обнаружил, что запись прервалась, когда его рука в судорогах
ударила по клавишам костяшками пальцев.
Затем я стер запись. Она поступила спустя час после того,
как я ушел от него. Если он не успел позвать на помощь, и если никто не пришел
к нему в контору вскоре после звонка, то шансов остаться в живых у него
практически не было. И даже если бы они были…
Я воспользовался переговорным пунктом, чтобы позвонить по
номеру, оставленному Доном, поймал его после непродолжительных поисков,
доложил, что с Дэйвом случилась беда, и необходимо выслать к нему команду
мемфисской скорой помощи, если она еще у него не побывала, и что я надеюсь
перезвонить ему попозже и еще раз доложить обо всем, до свидания.
Следующим я попытался набрать номер Лейлы Закери. Я долго не
клал трубку, но ответа все не было. Хотел бы я знать, сколько времени
потребуется управляемой торпеде, чтобы по Миссисипи дойти от Мемфиса до
Сент-Луиса. Я чувствовал, что времени изучать этот раздел, беседуя с
конструкторами Палача, у меня нет, он и так опережал меня. И я занялся поисками
транспорта.
Очутившись у ее дома, я попытался позвонить ей от входа.
Снова никто не ответил. Тогда я набрал номер миссис Глантз. Она показалась мне
наиболее простодушной из той троицы, которую я проинтервьюировал в ходе моего
вынужденного исследования мнений потребителей.
— Да?
— Это снова мы, миссис Глантз, Стефан Фостер. Еще пару
вопросов из того исследования, что было вчера, если вы сможете уделить мне
несколько секунд.
— Почему бы и нет? — сказала она. — Ладно. Заходите.
Дверь, зажужжав, открылась, и я вошел. Сначала я направился
к пятому этажу, формулируя на ходу вопросы. Я спланировал подобный маневр еще
раньше, предусматривая такую возможность попасть в здание, если появится
непредвиденная необходимость в этом. По большей части такие заготовки, как эта,
пропадали без пользы, но иногда они становились явно необходимыми.
Пятью минутами и полудюжиной вопросов позже я пошел вниз ко
второму этажу, прозондировал замок на двери Лейлы парой маленьких кусочков
металла
— я имел бы немало неприятностей, если бы меня задержали с
ними в кармане.
Полуминутой позже я открыл замок и снова защелкнул его.
Натянув какие-то перчатки из тонкой ткани, которые таскал свернутыми в углу
кармана, я открыл дверь и ступил внутрь. И снова тут же закрыл ее за своей
спиной.
Она лежала на полу, а шея ее была повернута под таким углом,
что навевало нехорошие подозрения. Настольная лампа по-прежнему освещала пол,
хоть и лежала на боку. Несколько безделушек было сбито со стола, подставка для
журналов перевернута, часть подушек рассыпалась с софы. Телефонный провод со
стены был сорван.
Жужжание наполняло воздух, и я поискал его источник.
Я увидел, что на стене отражается слабое мерцание: вспышка
за вспышкой.
Я быстро повернулся.
