— Я химик, — сказал он затем, — химик, а не специалист по
дельфинам. Но вот что поразило меня — откуда-то я это вычитал — хотя дельфин
дельфину рознь. Обычные дельфины вполне мирные, возможно, с разумом, равным
нашему собственному. Но ведь они тоже должны подчиняться закону
распределительной кривой — огромное количество обычных особей в ее середине, некоторое
количество негодяев и идиотов на одной стороне и гениев — на другой. Возможно,
есть среди них слабоумные, которые не в состоянии осознать своих действий. Или
с комплексом Раскольникова. Большая часть того, что нам известно о дельфинах,
возникла в результате изучения усредненных обычных образцов. А если бы в
короткое время были проведены статистические исследования, они подтвердили бы
закон кривой. А что мы знаем об отклонениях в их психике? Да ничего — и он
снова пожал плечами. — Итак, я думаю, что это возможно, — заключил он.
Тогда я вспомнил о подводных городах-пузырях и людях,
которых никогда не встречал, и я подумал о том, что дельфины всегда чувствовали
подлость, вину и гнусность тех дьявольских затей. Я загнал эту мысль назад,
туда, откуда она пришла, но только тогда, когда он сказал:
— Я надеюсь, вы не слишком обеспокоены?
— Удивлен, — сказал я, — но и обеспокоен тоже. Естественно.
Он повернулся, а когда я последовал за ним к двери, сказал:
— Ну, следует запомнить, что, во-первых, это случилось на
большом расстоянии к северо-востоку в самом парке. У нас там нет действующего
оборудования, так что ваши обязанности не приведут вас сколько-либо близко к
тому месту, где все это произошло. Во-вторых, команда из Института
дельфинологии обыскала весь район, включая и наши здешние постройки, с
использованием подводного поискового снаряжения. В-третьих, вплоть до
дальнейших распоряжений будет продолжаться ультразвуковая локация вокруг любого
района, где хоть один из наших друзей будет совершать погружения — а акулья
клетка и декомпрессионная камера используются при всех спусках под воду. И пока
точной разгадки нет, все начеку. А вы получите оружие — длинную металлическую
трубу с зарядом и гранатой — этого вполне достаточно, чтобы убить и
взбесившегося дельфина, и акулу.
Я кивнул.
— Хорошо, — сказал я, когда мы направились к следующей
группе зданий,
— это позволит мне чувствовать себя увереннее.
— В любом случае я заговорил бы об этом немного погодя, —
сказал он.
— Я все думал, как бы поаккуратнее выложить вам это. Так
что, у меня на душе тоже полегчало… Эта часть зданий — контора. Сейчас она
пуста.
Он толкнул открытую дверь, и я последовал за ним: столы,
перегородки, кабинетная начинка, конторская механизация, кондиционер — ничего
необычного и, как уже было сказано, ни человека внутри. Мы прошли по центру
помещения к двери в его дальнем конце и пересекли узкий проход, отделяющий
соседнее здание. Затем мы последовали туда.
— Это наш музей, — сказал мой проводник. — Сам Белтрайн
считал, что будет чудесно иметь свой маленький музей и показывать его
посетителям. Он полон морской всячины так же, как и моделей нашего
оборудования.
Кивнув, я огляделся. По крайней мере, модели оборудования не
подавляли, как я боялся. Пол был покрыт зеленым ковром, и миниатюрная модель
станции находилась на столообразной подставке вблизи передней двери;
показывалось и все ее оборудование. Полки на стене позади нас демонстрировали
увеличение наиболее важной части его, и там же были планшеты с абзацем или
двумя пояснений и истории.
А еще там были древняя пушка, два фонаря, несколько пряжек
от поясов, немного монет, сколько-то проржавевшей кухонной утвари, размещенной
рядышком — трофеи с вековой давности судна, что все еще лежало на дне не
особенно далеко от станции, если верить карте. У противоположной стены на
подставках было несколько скелетов, а на стене — много маленьких, а также
цветные рисунки и прекрасные образцы морской фауны: от тонких колючих рыбешек
до дельфинов и вплоть до полноразмерного макета, к которому я решил вернуться
несколько позднее, когда появится свободное время. Там был и огромный отдел,
включавший выставку минералов Фрэнка Кашела, аккуратно оформленную и снабженную
ярлыками, отделенную от выставки рыб окном и поднятой немного высоковато, но
все-таки привлекательной акварелью с названием «Очертания Майями», нацарапанном
в нижнем углу.
— О, Фрэнк — художник, — заметил я, — недурственно.
— Нет, это его жена, Линда, — ответил Бартелми, — сейчас вы
с ней познакомитесь… Она за следующей дверью. Она — наш библиотекарь и
делопроизводитель.
Когда мы прошли в дверь, ведущую в библиотеку, я увидел
Линду Кашел. Она читала, сидя за столом, и посмотрела на нас, когда мы вошли.
На вид ей было лет двадцать пять. Ее длинные волосы, выгоревшие на солнце и
зачесанные назад, держались заколкой с камушком. Синие глаза на продолговатом
лице с ямочкой на подбородке, нос с легкой горбинкой, брызги веснушек и очень
ровные, очень белые зубы были продемонстрированы нам, когда Бартелми
поздоровался и представил меня.
— Иногда вам может понадобится книга, — сказала она.
Я посмотрел на полки, витрины, оборудование.
— У нас хорошие копии стандартных справочников, которыми
пользуются постоянно, — добавила она. — Я могу получить факсимильные копии чего
угодно, если вы предупредите меня заранее, скажем, за день. Есть и несколько
полок обычной беллетристики, легкого чтива, — она показала на стеллаж у
переднего окна. А вон там, справа от вас — хранилище кассет: в основном, записи
подводных шумов, голоса рыб и прочее — отчасти для продолжения образования, чем
тут занимаются, отчасти для национального Научного фонда, и, наконец,
музыкальные записи, для нашего собственного развлечения. Все внесено сюда, в
каталог, — она поднялась и хлопнула по картотечному ящику, показав на ключ
указателя у него сбоку. — И если вам захочется что-нибудь взять, а вокруг
никого нет, я пойму, что вы были у меня, если вы запишите номер книги имя и
дату в этот журнал, — она показала конторскую книгу в углу стола. — И если вы
хотите задержать что-нибудь подольше, чем на неделю, пожалуйста, намекните мне
об этом. Здесь есть еще ящик с инструментами — самый нижний ящик стола, на
случай, если вам когда-нибудь понадобятся какие-нибудь плоскогубцы. Но не
забудьте положить их на место. Вот вроде бы и все, о чем я могла вспомнить, —
закончила она. — У вас есть вопросы?
— Вы много рисуете сейчас? — спросил я.
— О, — сказала она, снова усаживаясь, — вы видели мою мазню.
Боюсь, что за той дверью единственный музей, в котором есть моя работа. Но я
отношусь к этому спокойно. Я знаю, что мне плохо удаются такие вещи.
— Мне это скорее понравилось.
Она скривила рот:
