Пехота гяуров неспешно, точно и не атакуя, а просто гуляя в полном вооружении, двигалась вперед. На губах чербаджи
[38]
Исмаила появилась ликующая ухмылка — как бы ни был хорош строй, никому еще не удавалось сохранить его, когда под ногами путаются корни, в лицо хлещут ветви, а смертоносные пики цепляются за деревья и становятся не столько оружием, сколько обузой. Сейчас, еще немного, еще несколько десятков шагов… Равнение шеренг смещается, и он тут же скомандует начать атаку. Нет еще в землях франков той пехоты, которая смогла бы выдержать свирепый натиск янычарских орт.
[39]
Ровные линии баталий под гулкий бой тяжелых барабанов дошли до самой кромки леса.
Тут вдруг барабан смолк, строй остановился, и в тот же миг послышалась нервная барабанная дробь. Ряды пик пришли в движение, павезьеры чуть развернулись, и в промежутки между щитами просунулись жерла ручных мортирок. Залп! Грохот, точно раскат грома, потряс округу. Сербские конные лучники натягивали удила, стараясь удержать испуганных коней. Некоторые, забыв о боли, не чувствуя шпор, в ужасе мчали по полю. Но пехотинцам не было до них дела. Еще один залп.
Чербаджи Исмаил не видел своих людей, но мог поклясться, что среди деревьев эти нелепые изобретения гяуров еще бесполезнее, чем в открытом поле. Возможно, кто-то из янычаров и получил раны. Возможно даже кто-то мчит теперь на встречу с Аллахом, но что это в сравнении с потерей темпа. И этот дым, заволокший всю округу…
Так думал чербаджи Исмаил, поскольку весь подлесок действительно заволокло клубами дыма. И потому старый волк не смог разглядеть, как после первого же выстрела разомкнулись павезьеры в центре баталий и, пригибаясь, скользя по-кошачьи неслышно, вперед устремились несколько сотен головорезов из самых ярых, наводивших ужас на больших дорогах в германских княжествах. Уж чему-чему, а драться в лесу, затянутом туманом, учить их было излишне.
Они возникли, точно выросли из порохового дыма. И начали бить, молча, коротко, не тратя времени на схватку, целя в горло, чтобы, умирая, враг не издал ни единого звука. И как только расправлялись с ближайшими, кто обнаружился по ту сторону дыма, тут же карабкались на деревья, ожидая нового сигнала. И вскоре снова загрохотали барабаны. Баталии двинулись вперед. Чербаджи Исмаил скомандовал атаку. Строй замер в подлеске, ощетинившись пиками, а в спину янычарам, осыпаясь, точно желуди с дубов, снова ударили притаившиеся головорезы.
— Джокер-1, как там обстановка? — звучало в это время на канале закрытой связи.
— У нас на кладбище все спокойно. Схрон оборудовать не успел, так что пришлось спрятаться на дубе. Здесь как раз хорошее дерево попалось. Лет триста, не меньше. Тут среди могилок примерно две орты янычаров в засаде. Я только начал копать, а они сюда примаршировали. Баязид, конечно, ожидает десанта с моря, но, как видишь, решил подстраховаться.
— Ты Лису сообщил? — поинтересовался Дюнуар.
— Конечно. Они уже на подходе. Твой адмирал решил несколько кораблей запустить сразу в порт, чтоб захватить крепость, а остальные — сюда.
— Разумно. Как там с твоего дуба, не видно, не придумал ли Баязид нам еще каких сюрпризов?
— Пока не видно. Все по-прежнему. Он будет заворачивать вас влево, чтоб вы подставили спину под удар с моря.
— Ну, это ему не удастся, сейчас пехота прорвется по центру, а на левом фланге у нас графы де Монвуа и де Маунтвей решили устроить соревнование, кто из них круче. Ну, и с ними там прочие германцы с трансильванцами, которые, соответственно, разделились по командам на красных и синих.
— Лишь бы не заблудились и между собой не передрались.
— Ой, не сглазь. Очень на это надеюсь.
Баязид наблюдал поле боя из шатра, установленного на холме. Он не видел, что происходит в лесу, но звуки боя, доносившиеся оттуда, наполняли сердце его радостью. Стало быть, все идет так, как он задумал. Конечно, жалко терять таких храбрецов, как чербаджи Исмаил и его люди, но теперь хваленый строй наемников, о которых рассказывал и гонец недоброй вести, и его собственные разведчики, конечно, развалится. И как только гяуры начнут преследовать его храбрецов, на фланги их обрушится неудержимый удар тяжелой кавалерии. А янычарские орты по фронту, приняв уже ослабленный удар, сами перейдут в контрнаступление. Вот тогда-то и начнется самое настоящее сражение.
Гяуры хитрят. Конечно, сражение под Никополисом их кое-чему научило. Они больше не бросаются в атаку лишь для того, чтобы показать собственную удаль. Но, как ни старайся, невозможно за несколько лет поменять голову и сердце. Как только эта их выдумка с пехотным строем развалится, они бросят в бой тяжелую кавалерию. Сейчас ее куда меньше, чем там, при Никополисе. И как у них повелось, у каждого отряда свой командир. В горячке боя каждый рыцарь позабудет не только о соседях, но и о ближайших друзьях. И вот когда рыцарская кавалерия гяуров выйдет на поле, настанет черед действовать его отборной коннице. Баязид смотрел в сторону леса, ожидая, когда среди зелени замаячат белые шапки.
— Они еще держатся, — повернулся он к великому визирю. — Держатся, хотя могли бы уже отступить. Вот настоящие храбрецы. — Султан покачал головой, сожалея о гибели столь умелых воинов. — И все же им пора уже отходить.
И тут же, словно подслушав речь Кормильца, из лесу выбежали янычары. Немного. Едва ли больше двадцати.
— Где же остальные? — прошептал великий визирь. — Неужели…
Султан бросил на него взгляд, полный негодования:
— Куда подевался гонец от эмирала?
— Его утром видели в лагере, затем он исчез, точно сквозь землю провалился.
— Мне это не нравится, совсем не нравится, — процедил Баязид. — Ты разместил янычар на кладбище?
— Да, мой повелитель. Там стоят семьдесят первая орта самсунджу и семьдесят третья орта турнаджи. Шестьдесят четвертая орта загарджи
[40]
расположена поблизости, в крепости.
— Да, — кивнул Баязид, — это лучшие из лучших. А гонец — думаю, он просто сбежал или напился на радостях, как это в обычае у гяуров.
Султан вновь поглядел на поле. Глаза не обманывали его. Спасшихся было не более тридцати человек. Из-за деревьев между тем, сохраняя равнение, неспешным шагом начали выдвигаться первые баталии.
— О Аллах! — не удержался от выкрика главный имам аджака.
[41]
— Гяуры прошли сквозь двадцать восьмую орту, как нож сквозь масло!
