— Жив ли мой родич? — возвращаясь к оставленному кумысу, поинтересовался Тимур.
— Не только жив, но и в добром здравии. Мы проговорили с ним весь обратный путь. Пираты не причинили ему вреда и даже, очевидно, чтобы не вызвать твоего гнева, о Великий амир, содержали его вполне пристойно.
— Хорошо, — равнодушно кивнул Тамерлан. — Что за новости он везет из Самарканда? Уверен, Эльчи-бей рассказал тебе.
— Не стану отрицать. Он и впрямь не скрыл, что заставило его отправиться в столь далекое и опасное путешествие.
— Говори.
— Твои сограждане избрали себе гонца, дабы тот привез встревожившую их весть. Было бы неразумным для меня посягать на право…
— Значит, он привез дурную весть, — прервал речь дервиша Тамерлан. — Иначе к чему эти велеречия? — Он повернулся к одному из советников. — Вели привести ко мне Эльчи-бея. Ступай, ты прекрасно выполнил порученное тебе.
Хасан, поклонившись, вышел.
* * *
— Дервиш вызывает Ваганта. Вагант, ответь Дервишу.
— Слушаю тебя, Хасан.
— Эскадра на подходе. Как там твои успехи?
— Все штатно. Утром разгромили Гусейн-пашу, сейчас вот стоим под Лозником. Если хочешь, сам взгляни.
Дюнуар включил картинку и перевел взгляд на крепостные башни, прилепившиеся на отвесных склонах, и ворота крепости, возле которых хлопал по ветру королевский штандарт. Чуть в стороне, выставив стену щитов-повез стояла пехота. Еще дальше играли на ветру расцвеченные гербами рыцарские вымпелы. Стефан Лазоревич гарцевал на белом арабчаке, переговариваясь с комендантом старой каменной твердыни:
— Мы обо всем договорились с тобой, Юнус-бей. И только коварный Гусейн-паша помешал тебе, мудрому и честному воину, поступить разумно и справедливо. Но вот что стало с Гусейн-пашой. — Королевич подал знак, и один из слуг поднес ему открытую суму. Наследник сербского престола запустил туда руку и извлек оттуда отсеченную голову. — Аллах карает за коварство. — Стефан опустил трофей в кожаный мешок. — И Гусейн, и его алары,
[33]
и сипаги, гордость Баязида, сегодня днем сложили головы или были взяты в плен. Сам знаешь, участь тех, кто выжил, будет плачевна. Впредь не пройдет и дня, чтобы они не прокляли тот час, когда ангел смерти, налагая печать на чело, оставил их в живых. Но что касается тебя и всех твоих людей, мои обещания остаются в силе. Я сохраню вам жизнь, личное имущество и дам свободу уйти из моих земель.
С боевой галереи не доносилось ни слова. Юнус-бей был старым и опытным воином. Уже без малого тридцать лет он провел, сражаясь во славу султана Баязида и его отца, Мурада I, погибшего некогда здесь, в Сербии, в схватке на Косовом поле. В то время Юнус-бей был еще молодым командиром бехли — всадников из земель, подчиненных Оттоманской империи. В том бою Юнус отличился, сумев остановить атаку сербов на фланг султанской армии. Баязид, сменивший отца на троне и возглавивший армию там, на Косовом поле, высоко ценил Юнуса и даже сделал его беем. Именно ему, храбрецу Юнусу, вскоре после сражения султан повелел задушить Якуба, собственного младшего брата, любимца армии, чтобы избежать возможного переворота: Юнус беспрекословно и даже, как показалось Баязиду, с радостью выполнил то щекотливое задание. Султан умел разбираться в людях.
Одного лишь он не ведал: радость воина была совершенно искренней. До одиннадцати лет Юнус носил имя Юри и жил с большой семьей около Тырново. Мурат, захвативший земли болгар, велел собрать крепких и ловких мальчуганов, сделать их мусульманами и воспитать преданными султану воинами. Почти тридцать лет Юнус хранил верность. И все эти годы помнил, как горело родовое поместье, и отец его, старый воин, лежал в крови, а улыбающийся сипаг держал в руке его отсеченную голову.
Юнус оглянулся. Под его началом в крепости оставалось всего несколько десятков бойцов. Достаточно, чтобы геройски погибнуть, отражая штурм, но слишком мало, чтобы отразить его. Он сжал виски, пытаясь унять стучавшую в них кровь. Наконец это ему удалось, и, переведя дыхание, комендант подошел к высокому парапету и встал между зубцов.
— Королевич Стефан, — начал он. — Я не отрекаюсь от своих слов. Мы и впрямь договорились с тобой. Но выслушай меня, а затем реши, достойны ли слова мои милости твоей, или же лучше мне и воинам моим сложить головы, принимая бой в воротах.
— Говори, Юнус-бей!
— Если мы сдадим крепость, то подпишем приговор себе. Ты, некогда сражавшийся под знаменами Баязида, знаешь это не хуже меня. Ни мне, ни людям моим идти некуда. Но если ты примешь под свою руку меня и тех из моих людей, которые захотят пойти за мной, то я клянусь славою рода Асеней, рода, к которому принадлежу, что буду служить верой и правдой.
Стефан Лазоревич смотрел на бородача в длинном расшитом золотом алом халате меж зубцами крепостной стены. «Отличная мишень! — подумал королевич. — С такой дистанции невозможно промахнуться. Что это? Очередная уловка? Но он клянется славою рода Асеней. Род в Болгарском царстве знатнейший…»
— Я принимаю тебя под свою руку, Юнус, и принимаю твою службу.
— Ну, где-то так, — констатировал Мишель Дюнуар. — Дорога к побережью открыта. Полагаю, остальные крепости, узнав о капитуляции Лозника, тоже не станут упорствовать. У тебя там как дела?
— Корабли готовы, — ответил Хасан. — Надеюсь, у Вальдара с Лисом тоже все сложится.
— Обычно у них складывается.
— Было бы хорошо. Ладно, мне пора исчезнуть из лагеря, потому как сейчас Тамерлан покончит с традиционными лобзаниями и расспросами про здоровье родни, а дальше Эльчи-бей поведает, что Тохтамыш занял Сарай.
— Точно, — послышался на канале голос Лиса, — и теперь угрожает погребу.
— Угрожает-то он как раз Самарканду, — не удержался от улыбки Хасан. — И эта новость, готов спорить, Тимура не порадует. Мои приветствия, Рейнар! Что там у вас? Что с войсками?
— С войсками хорошо. Мы тут на ночь глядя с Вальдаром устроили небольшой махач со Сфорца, в результате чего этот Муцио, по паспорту Джиакомо, пошел в лагерь к флорентийцам и так всех там аттендолил, шо они вместо крестового похода фигней занимаются, шо флорентийцы моментально согласились идти шо в поход, шо под грохот канонады, лишь бы этот бравый кондотьер перестал их сфорцировать напрочь и навзничь.
— Сергей, уточни, Вальдар послал человека в Венецию сообщить дожу о предстоящей операции?
— О чем-то таком они с кардиналом говорили. Вальдар щас отсыпается. Проснется — спрошу, он такие дела не забывает. Ладно, отбой связи.
Хасан поправил длинное, мешковатое одеяние из верблюжьей шерсти и, чуть кивнув, прошествовал мимо караульного у ворот лагеря.
— Негодяй! — раздался позади злобный рев Тамерлана. — Отродье шакала! Я прикажу скормить его змеям. Дикие свиньи будут пить кровь его. Я сделаю горшок для нечистот из черепа его!
