— Я прибыл сюда, чтобы расторгнуть ваш контракт с Миланом, а с вашей помощью — все контракты, заключенные кондотьерами братства святого Георгия.
— Эка! — присвистнул Муцио Аттендоло. — Зачем вам столько головорезов? Вы что же, собрались идти походом на Луну?
— На Тамерлана, — поправил Камдил.
Сфорца удивленно поднял брови:
— Уж лучше бы на Луну.
— Луна подождет. Против тартарейцев и их кровожадного владыки объявлен крестовый поход.
— Да, я слышал. Об этом толкуют от Сицилии до Пьемонта.
— Так вот. Тайный совет в Дижоне принял решение предложить именно вам, монсеньор Джиакомо, возглавить армию, набранную в итальянских землях.
Сфорца задумчиво вложил меч в ножны.
— Черт возьми, предложение лестное. Но… Я не воюю даром.
— Мы это понимаем. Полагаю, что и прочие члены братства дали бы подобный ответ. Вы слышали о чуде в Дижоне?
— Это о золотом урожае? Клянусь драконом святого Георгия, я не верю в это.
— И правильно делаете. Золотого урожая не было. Был серебряный. В этих землях вызревает только серебро, не то что во владениях его святейшего величества, пресвитера Иоанна. — Камдил засунул руку в поясную суму, извлек горсть монет и без счета бросил стоявшим около Сфорца воинам: — Это плоды того урожая, проверьте сами, серебро настоящее.
Вояки тут же присели и, светя фонарями, начали искать в траве монеты.
— Мы практически не ограничены в средствах.
— О-ла-ла. Это хорошая новость. Но, клянусь дубиной святого Христофора, покровителя всех, сражающихся за деньги, вы что же, не могли сделать мне это предложение утром?
— Не мог.
— Это еще почему?
— Там, в лагере, Джованни де Биччи, который совсем недавно поставлен главой папского банка. Все финансовые дела ведет он. Если бы я помедлил, вы бы утопили его вместе с остальными флорентийцами.
— Этого только не хватало! — подбоченился Сфорца. — Ринальдо! Землекопов обратно в крепость. Собери людей. Мы идем туда, — он ткнул пальцем в сторону мирно спящего лагеря, — учинять мир с Флоренцией.
— Истинный Сфорца,
[32]
— восхитился Камдил.
Баязид заскрипел зубами и разразился отборными ругательствами, в которых посулы скорой и страшной расправы перемежались невероятными предположениями о родстве Повелителя Счастливых Созвездий с животными, рептилиями и пресмыкающимися Средней Азии. Он сжал в кулаке пергамент с личной тамгой Великого амира, стараясь представить, что в его твердой, привыкшей к ятагану руке не выделанная кожа ягненка, а горло Железного Хромца.
С молодых ногтей он, прирожденный воин, выросший в седле, не знал поражений. Получив за стремительность и неотвратимость ударов прозвище Молниеносный, Баязид не только по титулу, но и по духу чувствовал себя тенью Аллаха на земле, указующим перстом его, карающим мечом и вершителем судеб.
Какой шайтан попутал его, заставив идти навстречу Тамерлану вместо того, чтобы оставаться на укрепленной выгодной позиции близ Анкары?! А зачем потом, когда самаркандец обвел султана вокруг пальца и, пройдя орошаемыми плодородными землями, занял ту самую позицию, зачем он бросился в бой, точно зеленый юнец, впервые поднявший оружие?
На эти вопросы Баязид не мог найти вразумительного ответа. Слава ли вскружила ему голову, счел ли он Тамерлана немощным старцем? Нет. Сейчас, по прошествии времени, султан понимал, что дело не в славе и не в военном таланте.
Словно какое-то наитие толкнуло его на путь безрассудства. Мгновенное опьянение, марево, призрак скорой и решительной победы. Теперь он сам, султан османской империи, был тенью Баязида, как тот, прежний, тенью Аллаха. Унизительный мир с хромоногим степняком не принес ожидаемого избавления от ярма. Конечно, Тимуру помог советом переметнувшийся Хасан аль Саббах Галаади. Но вместе с тем Великий амир и сам по себе оказался вовсе не таким дикарем, как представлялось. И вот теперь Сербия…
Вначале Баязид надеялся отсидеться здесь, подождать, когда Тамерлан завязнет в схватках с гяурами, когда хитроумный Мануил ударит ему в спину, и вот тогда возвратиться и отвоевать трон. Но не тут-то было. Тамерлан все не начинал большой войны, а Мануил оставался преданным союзником. Зато тут страсти разгорались не на шутку.
Королевич Стефан, которого он надеялся одолеть в одном-двух сражениях, как некогда его отца, вовсе не собирался принимать бой. Он бил исподтишка, небольшими отрядами, и скрывался в лесах, в ущельях, в пещерах, куда только шайтан осмелится сунуть голову, не опасаясь ее потерять.
Поняв бессмысленность такой войны, Баязид решил захватить основные крепости и делать вылазки оттуда, не давая сербам покоя, убивать, жечь, захватывать продовольствие. И в тот день, когда он распорядился перейти к этой тактике, к его досаде, пришло наставление из Константинополя действовать именно таким образом. Теперь Баязида не оставляло гнетущее чувство, будто он безропотно выполняет приказы Тимура. Следовало напомнить, что султан османской Порты — союзник Тамерлана, а вовсе не один из его темников! Баязид уже начал подумывать, не вступить ли в переговоры со Стефаном Лазоревичем, объединиться против общего врага, но понимал, что, памятуя прежние дни, королевич скорее заключит союз с самим Тамерланом.
Когда пришло это треклятое письмо от Тимура, в котором он требовал, оставив небольшие гарнизоны в крепостях, идти к побережью, чтобы затем ударить по Венеции, Баязид пришел в бешенство. Теперь Железный Хромец уже не скрывал, что намерен использовать его как наконечник копья, вовсе не считаясь с судьбой посылаемых на смерть. Напоминание о том, что в Венеции прячется его, Баязида, сын, было лишь уловкой. Причем Великий амир даже не слишком пытался скрыть умысел. Он не советовался с союзником, он требовал повиновения!
Баязид отбросил свиток. Не подчиниться указу, поднять знамя против самаркандского выскочки?.. Нет, еще не время. Тимур не станет терпеть измены союзника, и окажется потрепанное войско османов между двух огней. Значит, придется уходить, придется улыбаться, торговаться из-за добычи и ждать, ждать часа, чтобы нанести удар.
— О мудрейший! Да хранит Аллах…
Баязид обернулся. На пороге стоял Гусейн-паша — его правая рука и соратник во многих кровавых битвах.
— Наши аскеры сегодня делали вылазку у Стоячей Браницы…
— И что же? — Баязид приблизился к боевому товарищу.
— Они перехватили гонца, посланного Стефаном Лазоревичем.
— Его взяли живым?
— Увы, нет. Но при гонце было обнаружено послание одному из воевод королевича — Любомиру Славичу. Сейчас наш толмач переводит текст, но смысл послания уже ясен: королевич пишет, что на подходе к границе большое войско наемников. Сейчас он собирает деньги, чтобы заплатить им, и потому требует от всех воевод прислать как можно больше золота, а заодно воздержаться от каких-либо нападений на нас, чтобы не распылять силы.
