— Ну шо, капитан, — глядя на толпу в разноцветных коттах, на пляшущие над колонной гербовые вымпелы, констатировал Лис, — уезжаем мы отсюда с большим приварком.
— Будем надеяться, что Жан не станет мешкать со сбором армии, и французы с англичанами не будут ему мешать. — Камдил вскочил в седло.
— Стойте, стойте, заклинаю вас, стойте! — по дороге навстречу кортежу, воздев руки, шествовал кардинал Теофил.
— Священник навстречу — дурная примета, — пробормотал кто-то из стоящих поблизости рыцарей.
— Согласно булле Папы Гонория III — только если с пустыми ведрами, — высокопарно заявил Лис.
— Что, правда?
— Да. И верхом на черной кошке.
Рыцарь громко расхохотался, должно быть, представив себе кардинала с пустыми ведрами на черной кошке, тем самым несколько нарушив пафос ситуации.
— Балтасар! — растирая по щеке слезу, возопил святой отец. — Брат мой, яви мне свой лик, ибо слова раскаяния рвутся из сердца грешника.
Из дорожного возка на пыльный тракт сошел граф Косса, на ходу поправляя наперсный крест:
— Я внемлю тебе, брат мой Теофил.
— Да будет тебе ведомо, мой преосвященнейший собрат, что вчера ночью я, завидуя славе твоей, завидуя чуду, по слову твоему свершившемуся, дерзнул повторить деяние твое: я бросил в борозду золотые флорины и призвал имя божье в ожидании богатой жатвы. Но Господь презрел мои суетные молитвы. Я не дождался урожая, но если бы только это. — Он всхлипнул и продемонстрировал черные от земли руки. — Чтобы избежать подвоха, я просидел на пашне всю ночь, не сомкнул глаз до рассвета. И что же?
— Что? — заинтересованно спросил граф Косса.
— Вот этими перстами я обыскал бразды. Я просеял через сито все поле. Мои флорины исчезли.
— Не, ну я знал, что золото без солнца не вызревает. — Лис почесал затылок. — Но чтобы вот так…
— Думаю, садовые гномы сочли обнаруженное золото платой за их непосильный труд, — чуть слышно проговорил Вальдар.
— Преосвященнейший собрат мой, — не унимался Теофил, — прости мне грех. Моя гордыня стала деянием, влекущим за собой воздаяние.
— Прощаю тебя. — Балтасар Косса перекрестил конкурента. — Да будет с тобой милость Господня. Я не стану накладывать на тебя епитимью, но раз уж ты сам очами и руками своими уверился в праведности нашего святого дела, ступай в Авиньон и на пути своем с каждого амвона свидетельствуй о чуде, о том добром знаке, который подан истинно верующим в самом начале крестового похода против демона из бездны тартарейской. И да восстановится мир в доме Божьем. Да превратится расколотое в нерушимое пред лицом общего врага. Аминь.
— Точно, шо аминь, — подытожил Лис.
Глава 19
«Если тебя грызет совесть, выбей ей зубы — пусть облизывает».
Полковник Майкл Хор
Как ни загонял коней магистр Вигбольд, время неслось быстрее. И лишь на тринадцатый день после выезда из лагеря чуть живой от усталости Хайнц Вигбольд остановился у готской заставы суверенного княжества Феодоро.
— Мне нужны корабли, — отпивая из поднесенного уличным торговцем ковша и выплескивая остатки воды на лицо, прохрипел магистр. — Десять штук. На них иноземцы. — Он хотел еще что-то объяснить, но почувствовал, как от усталости кружится голова. Без малого две недели он со стаей бременских головорезов мчал по разбитым проселочным дорогам, едва заметным лесным тропам, лишь изредка — по сносным почтовым трактам, вознося хвалу Господу за сухую погоду.
Но когда лесостепь перетекла в степь и полуденное солнце начало припекать немилосердно, благодарственные молитвы сменились мольбой о спасении. Последние три дня оказались наиболее тяжелыми. Керам
[29]
— место, о котором он не раз слышал на Готланде, оказался вовсе не тем райским садом, каким его описывали приезжие купцы. Больше он походил на раскаленную сковороду из Люциферовой кухни.
Каждый вечер, становясь бивуаком, магистр Вигбольд падал на расстеленный дорожный плащ и думал, засыпая: «Хайнц, не может быть, чтобы какой-то барон скрутил тебя и запихнул, точно колбасный фарш в кишку. Не может быть, что это ты безропотно выполняешь чужую волю, мчишь, как борзая за вспугнутым зайцем!» Он мысленно оглядывался кругом и понимал, что ничегошеньки не мешает ему взять отвешенные ему Дюнуаром цехины и вместе с завербованными в Бремене людьми отправиться на все четыре стороны. Но всякий раз, когда он решал, что пришло время сделать это, чувствовал спиной тяжелый, будто прожигающий насквозь взгляд барона.
Подъезжая к столице крымских ханов, небольшой отряд витальеров столкнулся с крупным татарским разъездом. Предъявленная им охранная грамота с тамгой хана Тохтамыша несколько разочаровала степняков. Огорченный мурза Джангир, предводительствующий татарским отрядом, решил пуститься на хитрость и предложил старому пирату померяться силами и выставить поединщиков. Победитель должен был получить ценный приз. Вигбольд сам вызвался скрестить оружие с татарским батыром. Тот был силен и ловок, а главное — свеж. Но на стороне витальера стояли отчаяние и безысходность. Лишенные «приза», то есть практически всего имущества, магистр с его немногочисленным отрядом едва ли смог бы добраться до цели. И потому, когда огромный татарин, выхватив кривой меч, ринулся на него, ревя, как ужаленный бык, Хайнц Вигбольд остался стоять, точно вкопанный, не прикасаясь к своему клинку. Столь диковинный маневр сбил с толку батыра. Он чуть помедлил с ударом, и в тот же миг магистр перехватил запястье вооруженной руки, крутанулся на месте, подворачиваясь под самое плечо могучего противника, и швырнул его оземь, до хруста заламывая руку. Методу эту, как и ряд других, ей подобных, демонстрировал на ежедневных занятиях Мишель Дюнуар, заставляя повторять движения снова и снова, оттачивая до совершенства.
Мурза Джангир, видя поражение своего человека, велел дать путникам немного еды, овса для коней и воду, отпустил их дальше, снабдив очередной, его собственной, охранной грамотой.
Должно быть, в этот самый момент Хайнц Вигбольд, избороздивший в поисках добычи вдоль и поперек просторы Северного и Балтийского морей, четырежды приговоренный к смертной казни, магистр семи свободных искусств, осознал с неумолимой ясностью, что пойдет за чертовым бароном в огонь и воду. И не потому что тот хорошо платит, отменно владеет оружием и рассчитывает ходы на шаг дальше него, самого умного из витальеров, а потому что есть люди, за которыми следует подниматься и идти. И если дорога их ведет к славе и добыче, это будет великая слава и великая добыча, а ежели к смерти — ведь так или иначе все дороги ведут к смерти — это будет великая смерть.
И теперь, когда тринадцатый день пути уже близился к закату, магистр Вигбольд растирал мокрой ладонью по лицу дорожную пыль и слушал ответ белокурого, но по-южному смуглого гота. Три корабля иноземцев сейчас находились в обширной бухте, именуемой Рыбный Сад.
