— …передала, что на рассвете, вернее, перед рассветом, она отведет вас к святилищу достославного и праведного Урсуса.
Купеческий слуга, высунув кончик языка, старательно выводил буквицу за буквицей.
— Не дави на перо, — командовал Лис. — Из-за таких, как ты, поголовье гусей в джунглях Антарктиды уже приказало всем долго жить. Никаких же перьев не напасешься. Не дави, я тебе говорю!
Мальчишка-посыльный, предусмотрительно выставленный для наблюдения за улицей, влетел в комнату, нарушая учебный процесс:
— Господин купец возвращается!
— Молодец, благодарю за службу. — Лис кинул юнцу медяк. — Давай, парень, двигай в свой номер, положи все, как было, в другой раз продолжим.
Новоиспеченный грамотей не заставил себя упрашивать и стремглав вылетел из комнаты.
— Все в порядке, капитан. Текст я отснял, сейчас нарисую дубликат послания к турецкому султану. Родная мать не отличит.
— Два вопроса. Первый: чья мать? И второй: при чем здесь турецкий султан? Он сейчас бесчинствует в Сербии.
— Вальдар, как джентльмен джентльмену: я пытался избегнуть первого вопроса. Родная мать этого сукиного сына. И второе, не надо портить мое красное словцо своими бледными намеками.
— Оставим вопросы его родства и прочие словца. У нас тут ерунда какая-то получается.
— Шо такое уже опять, шо? Жан Бесстрашный принял ислам, чтобы уклониться от воинской службы в крестовом походе?
— Не угадал, но тоже не слабо, — заверил Камдил. — У нас Анна Венгерская раздвоилась.
— После тринадцатого тоста?
— Если бы. Одну Анну Венгерскую самозабвенно рисовал Кристоф, а с другой в это время не менее самозабвенно целовался граф Косса.
— Офигеть! А третьего экземпляра у вас там случайно не завалялось? Я бы тоже не прочь.
— Порисовать?
— Ну, не обязательно. Ладно. Это все лирика. Как говорят в Одессе, если вы ждете, чо я скажу за это клонирование, так я за него скажу против. Нам и с одной этой Шахерезадой забот хватало, а стереоэффект — это уж как-то совсем не в тему.
— Согласен.
— Ага. Погоди, там у соседей дверь хлопнула. Наш торговец военными секретами вернулся. Послушаю, может, шо толковое скажет.
Лис отключил связь и, схватив со стола пустую глиняную кружку, устремился к стене.
— …Собирай вещи, — по-гречески командовал торговец.
— Мы что же, уезжаем?
— Может быть, все может быть.
— Но товар… у нас же полная лавка товара…
— Бери лишь то, что понадобится в путешествии. За товаром присмотрят.
— Как пожелаете. Сообщить хозяину гостиницы, что мы съезжаем?
— Нет. Все, что не нужно, мы оставим здесь. Заплати ему за неделю вперед и скажи, что мы отлучимся, к примеру, встретить новый караван. Хотя нет, сейчас этого делать не будем. Завтра на рассвете, как только откроются ворота, мы или уедем отсюда, или останемся. — Купец на мгновение замолчал. — Ночь покажет.
— Ночь покажет, — повторил Лис. — Шо у них сегодня, детский крик на лужайке намечается? Буквально, закрытие смены. Костры на улице, песни до рассвета и помазание герцога Бургундского зубной пастой. Один я не в теме. Просто аж обидно.
— …А теперь ступай, — распорядился купец. — Мне нужно подбить счета.
Минут двадцать спустя за стеной послышался звук отодвигаемого стула и шаги.
— Ага, выход заморского гостя, — под нос себе пробормотал Лис, включая связь, и тихо, чтобы не скрипнуть, приоткрыл входную дверь.
Купец неспешно, чинно, как и подобает человеку богатому и уважаемому, спустился по лестнице, огляделся и, не заметив устремленных на него взоров, тихо, бочком направился к двери на задний двор.
— Как интересно. — Лис, выждав паузу, последовал за ним следом.
Почтенный торговец пересек двор, остановился у самой изгороди и тихо свистнул переливистой трелью.
— Это еще что за мастер художественного свиста?
На зов из-за дровяного сарая выбежал крупный мохнатый пес, черный, без единой светлой отметины, едва заметный в сгущающихся сумерках.
— Занятно, неужели он кому-то из местных маякует?
Купец присел и начал что-то шептать на ухо псу.
— Умилительно. Хотелось бы видеть, как четвероногий друг все это перескажет. — Лис скользнул за поленницу и, дождавшись, пока наговорившийся с собакой купец вернется в здание, бросился вслед псу.
— Эх, знал бы, колбасы прихватил, — сокрушался он, глядя, как лохматый гонец скрывается за кустами бузины. — Тузик, Шарик, не убегай, Бобик, отбивная за мной!
Еще несколько шагов, и Сергей застыл на месте, как вкопанный. В шаге от кустов начиналась сплошная каменная ограда. Никаких, даже самых малых следов лаза в этом глухом углу не наблюдалось. Пса не было тоже.
— Что за чертовщина? Какой такой Герасим утопил Муму в воздушном океане?
— Капитан, я ее потерял.
— Кого?
— Кого-кого?! Муму с донесением.
— Каким образом?
— Сам не знаю. Она добежала до стены и растворилась без следа и осадка. А может, превратилась в почтового голубя, хотя голубей я здесь тоже не видел.
— Обидно, конечно, ну да ладно, времени нет. Уже темнеет. Двигай во дворец, постараемся здесь не оплошать.
Ночь сочилась нежной истомой, и соловьи, заливавшиеся в дворцовом парке, должно быть, слетелись из всех лесов Бургундии на майский смотр.
Балтасар Косса нервно расхаживал по аллее неподалеку от той самой беседки, где совсем недавно юный Кристоф делал первые наброски портрета очаровательной принцессы.
— Уж полночь близится, но Аннушки все нет, — трагическим шепотом взвыл Лис, — а комары все есть, есть и есть. Капитан, может, у них там, в Венгрии, другой часовой пояс?
— Какой еще часовой пояс? Что за бред?
— Ну, скажем, часовой пояс верности, надевается на часовых, чтобы хранили верность.
— Лис, ты можешь помолчать?
— Могу. Но меня напрягает молчаливое участие в кровопролитии в роли бессловесной жертвы. Потому что комары не просто есть, а есть меня, причем нещадно.
— Кардинала они тоже есть, — отозвался Камдил. — И меня заодно.
— Тебя за одно, а меня — за все. Потому шоу тебя студеная кровь вестфольдингов, а у меня — горячая, хохландерская. Которая, по факту, самая горячая и вкусная. А кардиналу, тому вообще все по тиаре. Он святой водой побрызгался и теперь молитвами кровососов отгоняет. Интересно, какая молитва лучше отгоняет комаров, «Отче наш» или «Дева Мария, радуйся»?
