Рыцари Савойи и Неаполя, французы и наваррцы скрипели зубами, досадуя на бездеятельность Жана Бесстрашного. Но он стоял, до хруста, до скрежета сцепив зубы, сжигая взглядом надвигающиеся полчища, не опуская поднятой в запретительном жесте руки. Его бургундцы замерли в ожидании приказа и только стон нетерпения сливался в общий гул, висящий над стальными шеренгами.
Беспрепятственно отступив, татары запустили свою обычную карусель: кружась перед вражеским строем, раз за разом пуская стрелы, пока не опустеет колчан, затем на ходу подхватывая новый у ждущих позади собратьев и опять пуская стрелы…
Практически всегда подобная тактика приносила успех. Но не сейчас. Дистанция для результативного выстрела была слишком велика, а приблизиться не представлялось возможным: английские луки били дальше татарских. И потому стоявшая позади конных лучников тяжелая кавалерия Тамерлана, его ударный кулак, так и оставалась на месте, не дождавшись, когда ослепленные близкой победой рыцари потеряют строй и превратятся из грозного железного молота в храбрую, но беспорядочную, мешающую друг другу толпу.
Видя это, Тамерлан кривил губы, силясь понять, отчего вдруг герцог Жан Бесстрашный, о котором ему столько рассказывала эта глупая венгерская кукла из гарема Баязида, стоит на месте и вовсе не рвется доказать справедливость своего хвастливого прозвища.
Тамерлан глядел, недоумевая, и в этот миг до слуха его издалека донесся боевой клич Монтоне: «Перуджия!». В ответ ему прозвучал рык Сфорца: «Романья!». Тимур поглядел туда, откуда слышались эти крики, и замер: всадники отряда Браччо, словно ручей скалу, обтекали отряд Сфорца, даже не пытаясь хоть на самую малость причинить ему вред.
В тот же миг снова бронзой взвыли трубы, и командующий армией римского понтифика в упор, так бьет стилетом в печень наемный убийца, обрушил всю мощь объединенного отряда кавалерии на смешавшийся тумен.
— Круши! — самозабвенно орал Муцио Аттендоло.
— Руби! — вторил ему Монтоне.
— Приди, Господь, и дрогнет враг! — заглушал их крики поставленный голос кардинала Коссы. — С кротостью и молитвой!
В алой сутане поверх доспеха, с перначом в руке, он мчался в первом ряду, и всякий его удар находил себе жертву.
И только на левом фланге, как и предполагал Тамерлан, с бору по сосенке набранное войско королевича Стефана начало с боем отступать вдоль скальной гряды. Тимуру казалось: еще немного, и они побегут.
Но в этот миг вновь заревели трубы, зарокотали барабаны, и ощетинившиеся пиками и алебардами пешие баталии шаг за шагом начали прижимать вырвавшихся было вперед татарских кавалеристов к отвесным каменным скалам. Тамерлан прошептал тихое проклятие, поняв, что произойдет дальше: еще немного, сербы вернутся и вместе с ненавистной гяурской пехотой раздавят его конников, словно копыта аргамака выползшего на камни скорпиона.
— Но все же, — не отрывая взгляда от поля сражения, проговорил он, — неверные обнажают фронт. Они слишком увлеклись схваткой. — Тимур повернулся к окружавшим его военачальникам: — Зажигайте сигнальные костры. Три красных дыма. А ты, — он кликнул одного из командиров стоящих в резерве туменов, — ударишь вон туда. Наискось от правого фланга к левому. В тот самый момент, когда мы сомнем их тыл.
Лис стоял на берегу призрачной реки, не проявлявшей ни малейших поползновений исчезнуть при приближении к ней. Он встряхнул кувшин с рубиновой насечкой и, точно прислушавшись, все ли внутри тихо, закричал:
— А вот кому фирменный напиток аль ваха сара нохе саб по рецепту Сулеймана ибн Дауда, прах с ними обоими?! Изготовлено на миргородской бутылкозакаточной фабрике. Напиток бодрит в любую погоду. Бодрит по году, а то и более. Налетай, распродажа с доставкой на бархан. Кому напиток аль ваха сара нохе саб?
Река и пальмы над ней вмиг исчезли. Воздух вокруг сгустился и потемнел.
— Мама дорогая, сколько их тут! Ни хрена себе, алконавты! Вальдар, закрываем ларек!
Словно песок взметнулся из-под ног Сергея. Камдил уже стоял на ногах, и его меч сиял холодным голубоватым пламенем. Сейчас Вальдар не видел ни одного джинна, только нечто густое, сизое, будто клубы дыма, стремящиеся облепить, схватить, обездвижить.
— Руби, Вальдар! — кричал Лис. — Джиннам до шестнадцати… Не больше кувшина в руки. Где руки, я спрашиваю?
Меч со свистом рассекал клубы странного липкого дыма, и пространство вокруг наполнилось оглушительным визгом и ревом ярости. Небо над их головой внезапно стало свинцово-черным. И тут же из туч на землю посыпались камни величиной с конскую голову, а вокруг, опаляя кожу, уже вовсю бушевало пламя, и тысячи кобр, проползая сквозь огонь, шипя, раздували капюшоны у самых ног оперативников.
— Наверх вы, товарищи, все по местам, — горланил Лис. — Последний парад наступает. Капитан, шо я скажу, ты токо не смейся.
— Похоже… чтоб я… смеялся? — Камдил продолжал рубить туман, и каждый удар порождал новый утробный вой.
— По-моему, они нас не могут достать.
— Не могут. Вспомни Лабиринт! — самозабвенно рубя наседавших шайтанов, орал Камдил. — Вся эта нечисть обязана повиноваться человеку! Пока в тебе не за что зацепиться — она не зацепится! Не страшись. Стань частью этого безумства, слейся с ним и управляй им! Небеса холодны и пусты! Вся сила в тебе!
— Тю! Так это завсегда, пожалуйста! А ну, цыть! Я вам пошиплю!
— Все нормально, — раздалось на канале связи. — Я внутри.
Анна завороженно глядела вокруг, силясь понять, что происходит. Сотни раз за этот день она проклинала минуту, когда настояла на своем участии в походе. Она соглашалась, что война мужское дело, но лишний день с любимым казался ей достойной наградой за все невзгоды. И пусть видеться с ним она могла только украдкой, Анне в жизни не выпадало более счастливого времени.
И вот теперь молодой рыцарь, точно позабыв о ней, закусив губу, следил за тем, что происходит на поле сражения. Всеми фибрами души он рвался туда, в самую гущу сечи, из-за тройного кольца возов, заполненных вооруженными крестьянами.
Здесь же располагался последний резерв: ее бургундцы и кампеоны святого Марка. Анне было страшно и обидно. Очень страшно и очень обидно. Она слышала, как прогремели трубы, видела, как медленно, чтобы не терять равнение, переходя с шага на рысь, а затем на галоп, начинают двигаться шеренги рыцарей. Впереди, в самой гуще боя, реял штандарт Жана Бесстрашного. Вот они ударили навстречу всадникам Тимура, и задние шеренги подперли передние, заставляя татар пятиться, отступать, а затем и вовсе бежать. И тут, будто по колдовству, сзади, уж невесть как они там оказались, на укрепленный лагерь с криками и улюлюканьем ринулись тысячи татарских всадников.
— Ave Maria gratia plena… — зашептала принцесса. «Вот сейчас все и кончится, — показалось ей. — Крестьяне в возах побросают свои дурацкие цепы, багры и эти нелепые трубки на палках и побегут. Хотя куда тут бежать?»
