Дрожащими руками я взяла ножницы и подошла к первому мешку.
Он был большим, около двух метров, а наверху привязана табличка с порядковым
номером. Я прислушалась. Какая странная тишина на кладбище, даже собаки не
лают. Таинственная, зловещая тишина. Кто-то из мордоворотов принес раскладной
стульчик, Касьян сел на него и вытянул ноги, другие встали рядом с ним, не
спуская глаз с меня и покуривая сигареты.
– Ну что ждешь, Яна, смотри, какие у меня мальчики, один
лучше другого и все тебя хотят. Если через две минуты ты не приступишь к
работе, то я отдам тебя им на растерзание, а мальчики у меня будь здоров,
разорвут тебя прямо на части. И ты уже будешь сравнивать, с кем было лучше: с
ними, со мной или с Малышом.
– Не надо, я все сделаю.
Я начала резать первый пакет. Жесткий целлофан поддавался с
трудом. Лучше бы я свалилась в обморок.
Разрезав пакет, увидела, что передо мной лежит женщина.
Ее лицо было сильно изуродовано, тело поели черви. Они были
повсюду. Такого количества червей я не видела никогда. Глаза женщины были
закрыты, руки связаны. Меня затрясло, я дико закричала, затем упала на землю и
чуть не подавилась собственной блевотиной. Меня рвало очень долго, и
закончилось это только тогда, когда в желудке просто больше ничего не осталось.
– Ори потише, а то придется тебе пасть скотчем
заклеить, – засмеялся Касьян и кинул мне полотенце.
Я вытерлась и встала с земли. К этому моменту я уже ничего
не чувствовала, наверное, я была, как зомби. У меня не было никаких эмоций.
Наклонившись над вторым пакетом, я начала его резать. Резала с закрытыми
глазами, так было легче, по крайней мере не надо смотреть на все это. Когда я
открыла глаза, по моему телу пробежала судорога. Передо мной лежал мой супруг.
Первое, что меня поразило, это то, что у него были открыты глаза, вернее,
одного глаза не было, на этом месте темнело кровавое месиво. Другой глаз
смотрел прямо на меня, но зрачок был безжизненный. Лицо сильно изуродовано, но
я бы узнала его при любом раскладе. Рот открыт, оттуда торчал безжизненный
язык. На теле, вернее, даже в теле, копошились огромные клубки червей. Это
трупные черви, я про них где-то читала. Нужно обязательно помыть руки и
желательно продезинфицировать. Боже мой, с этим человеком я жила, спала, ела,
ходила по ресторанам, а теперь он лежит предо мной в таком виде. У меня жутко
закружилась голова, в глазах потемнело, рвать было нечем. Я села рядом с
трупом, закрыла глаза и громко зарыдала.
– А теперь докажи нам, что это твой муж.
– На правой кисти руки у него должна быть наколка – «Юра.
1968».
– Покажи мне ее.
– У него руки связаны.
– Развяжи.
– Там везде трупные черви, я боюсь.
– Ничего страшного, потом зайдем в сторожку к Кирилычу и
помоем руки.
Я взяла ножницы и перерезала веревку, которой были связаны
руки. Затем взяла полотенце и дотронулась им до правого запястья. На нем было
выколото – «Юра. 1968».
Касьян подошел поближе и внимательно посмотрел.
– На животе остался огромный шрам от аппендицита. Он длиной
во весь живот, – тихо проговорила я. – Хоть ему и брюхо вспороли, но
все равно его отчетливо видно. Его даже в газете отметили как особые приметы.
Еще зубы. Справа вверху две золотые коронки подряд.
– Хватит, – перебил меня Касьян. – Больше можешь
не стараться. Это Юрка. Мой подкрышный коммерсант Юрка. Кличка – Рыбник.
Работал по рыбе. Теперь я хочу знать, кому он помешал?
– Мне.
– Почему?
– Я ненавидела его с той самой минуты, как вышла за него
замуж.
– Он тебе что-нибудь говорил про деньги?
– Нет. Я даже в офисе у него никогда не была. Он вообще не
посвящал меня в свои дела.
– Во Владивосток зачем ездила?
– Твои люди ведь мне кислород перекрыли, а там у меня друг.
Хотела отсидеться.
– Ты с ним трахалась?
– С кем?
– С другом твоим ситцевым.
– Нет, конечно. В меня же две пули попали, о чем ты
говоришь. Какой, к черту, секс. Я там по больницам лежала.
– Да уж, ты такая заводная, можешь и мертвая трахаться. А
теперь расскажи мне подробно, что приключилось с моими людьми во Владивостоке.
Они до сих пор не вернулись, и от них нет вестей.
– Сколько ты человек посылал?
– Троих.
– Один погиб в аварии. Второй получил тяжелое увечье, а
судьба третьего мне неизвестна.
– Пацаны, давайте делайте обратно, как было. Трупы в могилу
и все по своим местам, – распорядился Касьян и повернулся ко мне. –
Пока ребята будут копать, ты, дорогуша, расскажешь мне всю свою владивостокскую
эпопею. Я хочу знать в подробностях, что случилось с моими людьми.
Мне ничего не оставалось делать, как рассказать Касьяну о
том, как погиб тот молодой мальчишка в такси, что мне пришлось сотворить с
Комаром и про стрельбу у тысячекоечной больницы. Услышав про Комара, Касьян
громко заржал и долго не мог остановиться. Когда могила опять встала на место,
мы отправились в сторожку к Кириллычу мыть руки. Он сидел с другом,
приговаривая второй пузырь какой-то дешевой муры.
– Ну что, ребята, нашли то, что искали?
– Нашли, Кириллыч, не переживай, – ответил Касьян.
– Но вы там хоть все по уму сделали?
– Как всегда.
– Понятненько, – улыбнулся Кириллыч своей противной
улыбкой и налил себе стопочку.
– А ты, я смотрю, гуляешь, – сказал Касьян.
– Гуляю, а чего ж не гулять, твои пацаны меня сегодня
подогрели.
– На, держи еще. – Касьян протянул ему сторублевую
бумажку.
Кириллыч взял и отвесил низкий поклон.
– А того паренька, которого в тот раз твои ребята привезли,
я знаешь куда закопал?
– Куда?
– Да к бабке одной. Она в двенадцатом году откинулась.
Могила брошенная, никем не ухоженная. Я ей туда квартиранта и подсунул, там его
в жизнь никто не найдет. Так что потеснил бабулю, прости мою душу грешную.
– Молодец. Ладно, нам пора. Смотри, сильно не напивайся.
– Да бог с тобой, скажешь тоже. Я всегда в норме, ты ж меня
знаешь.
Я тщательно вымыла руки и лицо. Когда подошла к машине,
надела пиджак, юбка была безнадежно порвана.
Перчатки и шляпку я бросила в сумку, собранную для поездки в
Ванкувер. Состояние было скверное. На душе гадко и омерзительно. Ничего не
хотелось – ни Канады, ни Москвы, не хотелось просто жить.
