«А и правда, была ли?» Магнус задумался. Но он плохо помнил. Да и в тот раз Кэтрин вообще мало говорила.
— Она выглядела усталой, — сказал он. — Понятное дело: всю ночь веселилась. Вроде так и сказала: мол, была на вечеринке.
— Во что она была одета?
— Ничего нарядного, — заметил Магнус. — Правда, нынче молодежь и на вечеринки-то не слишком наряжается.
— Вы ведь были там, в поле, подходили близко? Наверняка видели, что на ней? Она была в той же одежде?
— Да вроде нет, — сказал Магнус. И задумался: так ли ответил? Ну как вопрос с подвохом? — Помню только красный шарф.
— Она рассказывала, у кого была?
— Нет, не говорила. Она не сразу меня заметила — потом уже, когда вместе с автобуса сходили.
— И как она выглядела?
— Так я уже говорил: усталой.
— А все-таки? Была она при этом усталой, но довольной? Или усталой и печальной?
— Она зашла ко мне, — вдруг сказал Магнус. — На чай.
Тишина.
Магнус понял, что оплошал. И торопливо прибавил:
— Она хотела снять меня — для школьного задания. Она правда хотела зайти.
— И как, сняла?
— Да, сделала пару-тройку снимков.
— А раньше она у вас бывала?
Похоже, гость не насторожился: не стал подступаться с расспросами, не угрожал, не сыпал проклятиями.
— В Новый год. Вместе с Салли. Они шли домой, увидели у меня в окне свет и зашли поздравить с Новым годом.
— Салли?
— Салли Генри, дочка учительницы.
— А вчера Кэтрин была одна?
— Одна, да.
— И долго она у вас пробыла?
— Так, выпила чаю с пирогом.
— Значит, она не сидела у вас в гостях весь день?
— Нет. Она недолго пробыла.
— А в котором часу ушла?
— Да я уж и не припомню.
Перес оглядел комнату:
— Симпатичные у вас часики.
— Это материны.
— Точные?
— Каждый день по радио сверяю.
— Наверняка вы заметили, в котором часу девушка ушла. Часы-то на каминной полке. Когда провожали девушку, наверняка бросили взгляд на часы. А? Машинально.
Магнус открыл рот, но не мог выдавить из себя ни слова. Казалось, мысли заледенели, мозги еле шевелились.
— Нет, не припомню, — наконец повторил он.
— Она ушла засветло?
— Да-да, было еще светло.
— Сейчас ведь вечереет рано… — Перес замолчал и посмотрел на Магнуса, ожидая, что тот вспомнит. Но, не дождавшись, продолжил: — И куда она отправилась?
— Домой.
— Кэтрин сама так сказала?
— Нет, но она пошла в том направлении — к дому, который на полпути от насыпи, он еще с пристройкой. Ну, где фасад весь стеклянный. В нем она и живет.
— Вы видели, как девушка зашла в дом?
«Не здесь ли подвох?» Магнус глянул на полицейского. Почувствовав, что его собственный рот раскрыт, тут же его захлопнул.
— Ну что вы, ведь ничего такого в этом нет, — сказал Перес. — Наверняка вы проводили ее взглядом, пока она спускалась с холма, правда? Нет ничего предосудительного в том, чтобы любоваться красивой молодой девушкой. Вы же частенько сидите у окна и смотрите на улицу, а? В такую погоду ничего иного и не остается.
— Да, — сказал Магнус. — Я видел, как она вошла в дом.
Они сидели молча, и молчание это слишком уж затянулось. Магнус даже решил, что вот и все, сейчас полицейский встанет и уйдет, оставит его наконец в покое. И вдруг понял, что совсем этого не хочет.
— Может, чайку? — спросил Магнус. Он с грустью представил свой дом без этого непрошеного гостя — тишина, только крики воронов с холма и слышны.
— Не откажусь, — сказал Перес. — С удовольствием!
Оба молча дождались, пока вода закипит. Потом вернулись за стол.
— Восемь лет назад, — снова заговорил Перес, — пропала девочка. Моложе Кэтрин. По имени Катриона. Вы ведь знали ту девочку, Магнус?
Магнусу нестерпимо захотелось зажмуриться — спрятаться от вопроса. Но тогда в памяти снова всплывет та каморка в полицейском участке, кулак, ударивший в лицо, привкус крови во рту.
Он смотрел перед собой отсутствующим взглядом.
— Вы ведь знали ее, так, Магнус? Она тоже приходила к вам на чай. Как и Кэтрин. Говорят, была хорошенькая.
— Но ее не нашли, — сказал Магнус. Он стиснул зубы, сопротивляясь жуткой ухмылке. И плотно сжал губы, вспомнив слова матери: «Ничего им не говори».
Глава восьмая
После беседы со стариком Перес поехал обратно в Леруик. Он знал, что отец Кэтрин еще не ушел из школы, и хотел поговорить с ним. Конечно, вряд ли удастся разузнать что-то у человека, убитого горем. Но все равно познакомиться надо. Да и рассказать, что полиция собирается предпринять.
Перес не представлял, что это такое — потерять ребенка. В самом деле не представлял. У Сары, его жены, в свое время случился выкидыш. Тогда для него словно мир рухнул. Он пытался скрывать свою боль, не хотел, чтобы Сара думала, будто теперь он любит ее меньше. Или винит за потерю ребенка. Разумеется, он никого не винил. Кроме себя и своих родных с их ожиданиями, легшими на Сару тяжким бременем. Он чувствовал это бремя физически, ощущал его сокрушительный гнет, не оставивший ребенку шансов выжить. Сара носила уже довольно долго, и они точно знали — будет мальчик. Еще один Перес, продолжатель рода.
Может, он перестарался, скрывая свои истинные чувства. Может, Сара и впрямь решила, будто ему все равно. Хотя знала его достаточно, чтобы понять: он поступает так ради нее.
С той поры их брак и дал трещину. Сара поседела и замкнулась в себе. А он все дольше задерживался на работе. Когда Сара объявила, что уходит, он испытал облегчение. Ему невыносимо было видеть, как она страдает. Сейчас Сара вышла замуж за врача-терапевта — они живут на юге Шотландии. В новом браке с рождением детей трудностей, похоже, не возникло — у них уже трое. А в поздравительной открытке на Рождество — Сара и Джимми развелись как цивилизованные люди и до сих пор поддерживали связь — он прочитал, что они ждут четвертого. Иногда он представлял себе добротный загородный дом, вроде тех, мимо которых проезжал в поезде. Представлял, как она стоит в кухне с окнами на лужайку, а за лужайкой — лес. Смеется, одной рукой наливая троим детям чай, другой удерживая младенца. Сознавая, что он этому миру не принадлежит, Перес горевал. Сильно. Каково же отцу Кэтрин, потерявшему дочь?
Юэн Росс сидел в кабинете завуча в кресле-качалке возле журнального столика. Именно в кресло и пересел бы завуч, желая успокоить пришедших к нему взволнованных родителей или неуверенного в себе старшеклассника. Рядом сидела женщина-полицейский в униформе; судя по всему, она явно чувствовала себя не в своей тарелке. И предпочла бы оказаться в любом другом месте, только не здесь.
