Капитан вздохнул, затем что-то тихо прошептал и перекрестил пылающий огонь. Шелихов разобрал в шепоте слова молитвы.
— Верующий, что ли?
— Да… — просто ответил Ткаченко.
— Это хорошо, — хмыкнул Шелихов. — В Зоне верунам проще жить.
— Экая ты язва, — вздохнул военный. — Слово-то какое противное — «верун». Сам-то небось не веруешь?
— Нет. И никогда не верил. Мое такое мнение, что если и есть там кто-то, то он давно на всех нас забил и не вспоминает.
— Язва, — сказал Ткаченко так, словно диагноз поставил. — Может, изменишь когда свое мнение, сталкер?
— Может, и изменю, — отмахнулся Семен. — Но пока повода ни разу не было. Пойдем, что ли. Наука там один остался, мало ли, полезет какую-нибудь аномалию изучать, и плакала наша экспедиция.
— Ну а все-таки?
— Эх, товарищ капитан… заметил я одну штуку. Если человек до Зоны хоть каплю, но верил во что-то, по-настоящему верил, то в Зоне его вера становится сильнее. А если так, серединка на половинку, ни то, ни се, или просто никогда над такими вещами не задумывался, то Зона из него все иллюзии вышибет разом. Я вот лично ко вторым отношусь. Все, Андрей, я уже ни в церковь, ни в мечеть, ни в синагогу не ходок, ноги моей там не будет.
— Это все внешнее… главное, чтобы храм в душе был. — Ткаченко с интересом взглянул на Шелихова.
— В душе тоже ничего такого не наблюдается. — Семен скривился. — И это… закончили тему. Я проповеди не люблю.
— Так вроде никто и не проповедует. — Капитан развел руками. — Не хочешь — не надо.
Шелихов не ответил и молчал до самого возвращения к лесничеству.
Завтрак также прошел в молчании — Лазарев о чем-то напряженно думал, медленно, почти флегматично пережевывая горячую кашу. Ткаченко свою порцию проглотил быстро и ушел в дом, где некоторое время гремел в кладовке. Шелихов, не чувствуя аппетита, через силу затолкал в себя банку колбасного фарша и несколько сухих хлебцев из армейского пайка — все равно старатели успели вскрыть упаковку, хотя продуктов вроде бы не уменьшилось. Когда завтрак был закончен, капитан вышел с тремя лопатами и молча отчертил на земле прямоугольник полтора на два метра.
Ткаченко настоял на том, чтоб хотя бы немного прикопать трупы, и Шелихов, поворчав, что, мол, много чести подонкам, все же вместе с ученым помог капитану выкопать неглубокую яму рядом с лесничеством. Ткаченко смастерил из штакетин три креста и воткнул их в горку свежей земли.
— Спите с миром, — сказал он негромко. — Жаль, что так получилось.
Шелихов фыркнул.
— Ты, капитан, если вот так всех встречных мародеров хоронить будешь, то я с тобой идти отказываюсь. Знаешь, я на земляные работы не нанимался.
— Всех — не буду. — Ткаченко собрал лопаты и понес их в дом. — А эти, как ни крути, нас все-таки пощадили, сами того не зная. Помилосердствовали по-своему тем, что сразу не прибили, а дали шанс выжить. Поэтому хоть такая благодарность.
— Чудной ты, Ткаченко. — Семен вздохнул. — Странный. Словно и не солдат. Голос всегда спокойный, взгляд задумчивый, говоришь словно интеллигент натуральный, а уж никак не вояка. И этой… выправки не особенно чувствуется.
— По-твоему, я должен через каждые пять минут орать «кэ-ругом!» и «ша-оом арш!», так что ли? И нижнюю челюсть, как у бульдога, вперед выставить? Э, брат… вредная штука стереотипы.
— Не про то я. — Семен отмахнулся. — Я ж не дурак, чтоб всех военных под одну гребенку стричь. Тут другое немного… и это чувствуется. Думаю я, зачем такому человеку, как ты, в Зону надо.
— За деньгами, зачем же еще… — Андрей криво улыбнулся.
— Да. И не только, как мне кажется.
— Да и ты не так прост, мусорщик, — тихо проговорил военный. — Ладно… думаю, у нас еще будет время для момента истины. Не сейчас, так это точно, но будет.
— Пойдем уже. — Сталкер бросил на плечо ружейный ремень. — Полдня тут торчать смысла нет. Быстрой дороги не обещаю, к темноте из парка выйти надо, да и место, чтоб переночевать, само не нарисуется.
— Да, пошли, — кивнул Ткаченко.
Лес вымер полностью. Если около лесничества еще попадались живые деревья, то буквально сотней метров южнее парк был совсем прозрачным, словно в нем наступила вечная хмурая осень — под темными, мертвыми стволами лежал сплошной буровато-желтый ковер прошлогодней листвы. Явных аномалий на пути пока не попадалось, но Семен все же замечал между деревьев подозрительное дрожание воздуха, а возле старого деревянного, брошенного явно до катастрофы дома и вовсе было что-то очень нехорошее. Серый не обладал острой интуицией, но черный двухэтажный дом с выбитыми окнами внушал не то чтобы инстинктивный страх, а смутную тоску и опасения. Присмотревшись внимательнее, сталкер заметил в темноте окон движение и слабый, едва заметный в свете дня синеватый отблеск, какой бывает от работающего телевизора. И хотя тропа, пролегающая мимо дома, на первый взгляд казалась безопасной, Шелихов увел группу далеко в сторону, сквозь мертвый ломкий кустарник к реке.
— Яуза. — Капитан кивнул на темную, медленно текущую воду. — Верите, мужики, я когда-то здесь плотву ловил. В той еще жизни.
— И как, хорошая рыбка была? — Шелихов остановился и внимательно осмотрелся, но признаков опасности пока заметно не было.
— Да внешне ничего… — Ткаченко махнул рукой. — Во-он в той стороне, не доходя моста, червяка хватала как сумасшедшая. Красивая была, серебряная такая… но припахивало от нее, конечно, нехорошо. Даже коту не давали. Я ее обратно выпускал.
— У реки высокая активность, — заметил ученый, сверившись с показаниями приборов. — Если в ней рыба и осталась, то, боюсь, на плотву и окуней она сейчас будет мало похожа.
— В той Зоне в последние годы вообще все, что в воде жило, вымерло, — добавил Шелихов. — Может, и здесь та же петрушка намечается.
— Скорее всего, — согласился Лазарев. — Мы, кстати, вышли к маршруту группы Селезнева, он был тут в составе небольшой гидрологической экспедиции. И, честно говоря, дело дрянь, господа.
— Что так? — Семену не понравились и слова ученого, и та немного обреченная интонация, с которой они были сказаны.
— На этом участке маршрута, конкретно от тех двух верб и до собственно моста, самый неприятный в плане сюрпризов отрезок, — поделился Лазарев. — Здесь экспедиция Селезнева потеряла проводника и лаборанта.
— Ну и чем думали ваши… мудрые руководители, прокладывая для нас этот маршрут? — Ткаченко вздохнул. — Неужели нельзя было пройти…
— Нельзя. — Ученый показал Андрею карту на ПМК. — Яузская аллея и весь близлежащий участок, по данным беспилотников, вообще непроходимы — выгорело все от обширного аномального очага. Вдоль железной дороги зафиксировано полтора десятка нестабильных пространственно-временных «карманов» и участков аномальной гравитации. На Богатырском мосту и Ростокинском проезде во время стихийной эвакуации произошли десятки аварий в пульсирующих очагах… и есть предположение, что там сейчас может быть много первичных и вторичных «матриц».
