Успокоиться не получилось. Не похоже это все было на галлюцинацию. Слишком уж четко, детально, в подробностях. Слишком реально для того, чтоб быть обманом чувств.
Сначала был запах. Очень знакомый запах — уксус и вонь погреба, когда в летнюю жару там протухает банка-другая соленых огурцов. Теплый ветерок самого начала июня особенно хорошо переносил запахи, и поэтому за несколько секунд до того, как из-за поворота показалась темная фигура, Шелихов точно знал, что именно идет ему навстречу.
По отчетам „ботаников“, при „формировании матричного псевдоорганизма на трупе“ часть органов по не до конца понятным причинам консервируется — останавливаются процессы гниения и происходит даже частичное восстановление некоторых функций, за счет которых „матрица“ способна передвигаться, реагировать на простые раздражители и даже пытаться говорить, причем у говорящих „псевдоорганизмов“ иногда отсутствовал не только мозг, но и большая часть черепной коробки. Как поговаривали сталкеры, ученые уже почти разобрались с причинами возникновения этих „матриц“, но только „почти“ — вроде бы виноваты оказались какие-то пространственно-временные петли и смещения, но большинство вопросов оставалось нерешенными. Понятно было только одно — и на ученых, и на военных, и даже на бывалых бродяг вид ожившего трупа оказывал одинаково тягостное, тоскливое впечатление. Пусть даже и не опасны они были, за исключением, пожалуй, тех случаев, когда стаей в угол зажмут или окружат, однако в районах бывших кладбищ, или городков, которые Зоной накрыло в прошлую Катастрофу, сталкеры почти не появлялись, и лагерей там никто не делал. Жутко, просто до скулежа жутко там даже днем проходить, не говоря уже о том, чтоб ночь у костерка скоротать. Не сказать чтоб сильно трясло Шелихова при виде зомби, хотя и старался он обходить этих тварей десятой дорогой, но сейчас, здесь, в тихом переулке московской окраины, Семен просто примерз к земле, не в состоянии даже сделать шага на подгибающихся ногах.
Оно прошло совсем рядом, обдав волной прохладного уксусно-кислого воздуха, и, деревянно переставляя ноги, потопало дальше неровным, спотыкающимся шагом. Шелихов обернулся ему вслед и, не в силах отвести взгляда, смотрел и смотрел на пятнистую серую лысину, перекошенные плечи и грязный, расползающийся по швам пиджак. В память почему-то особенно врезались отставшие плоские подошвы ботинок без каблуков, сухо шаркавшие по асфальту. И почему-то не кислая подвальная вонь и глубоко ввалившиеся блеклые глаза „матрицы“ заставили Шелихова поверить в то, что он только что видел, а именно эти отчетливые „шрх… шрх… ш-шрх“ развалившейся обуви, изначально не предназначенной для прогулок…
Что нашло на него тогда, он и сам сначала не понял. Семен, словно вынырнув из тяжелого ступора, быстро, насколько позволяли отнимающиеся ноги, пошел в сторону небольшого кладбища при местной церкви, до которой было всего пять кварталов. Шелихов еще надеялся, что не увидит развороченной могилы, что зомби на самом деле не было, и тогда он обязательно, непременно дойдет до врача, и врач поможет, конечно же, поможет, пусть даже эти таблетки и уколы заставят погрузиться в тихое, тупое болото апатии. По крайней мере это намного лучше, чем навязчивые призраки Зоны, чем этот жгучий страх, мешающий жить. Да… возможно, его положат в дурдом, но даже это казалось Шелихову спасением: диагноз означал бы, что Зоны на самом деле нет, а этот смертельно надоевший, невыносимый страх — всего лишь следствие болезни. Тогда бы Семен успокоился. И даже, может быть, выздоровел. Ну а пока проверить. Да, обязательно нужно проверить кладбище — если это и в самом деле Зона, то он увидит. Поймет.
Это действительно была Зона. Могилу Шелихов нашел сразу, на окраине, среди свежих, не просевших еще холмиков, закрытых венками. Полузасыпанная овальная дыра в песке, казавшаяся почему-то маленькой, через которую ну никак не могло пролезть тело взрослого человека. А в яме доска с лохмотьями красной ткани, расколотая сильным ударом, и еще какие-то длинные синие тряпки, скрученные жгутами, грязная кисея, втоптанная в свежую землю. И сильный уксусный запах — „матрицы“ в отличие от обычных, „нормальных“ мертвецов распространяли стойкую кислую вонь, особенно в первые месяцы своего странного посмертного существования. Поэтому сомнений больше не оставалось.
Семен обернулся и, едва переставляя ноги, пошел к воротам кладбища, где его и скрутило рвотным позывом. Отплевавшись горькой слюной, он после долго стоял, привалившись спиной к кирпичной арке, не замечая странных взглядов проходящих мимо него людей, пока кто-то не вызвал полицию… дальше Шелихов помнил все смутно. Вопросы, которые со скучающим выражением лица задал ему молодой сотрудник, тихий, потрясенный мат от него же, когда слова Семена проверили, оцепление, чей-то злой крик, стремительно собиравшаяся толпа зевак, которую никак не могли разогнать несколько вызванных нарядов полиции…
Семена тогда не допрашивали даже — просто, установив личность, отпустили, и Шелихов помнил, как человек в синем халате, которого вызвали в кабинет местного участкового, устало махнул рукой: „Да. Этот тоже бывший… но он горелый. Что? А, ну, что-то вроде тихо помешанного — толку не будет и вреда тоже. В общем, отпускайте. Он здесь ни при чем, мы проверили“».
— Приехали, господа. Вытряхиваемся. — Андрей отвлек Шелихова от воспоминаний, подобрал рюкзак и автомат. — Дальше лошади не пойдут.
Шелихов вышел из «Газели», видимо, бывшей московской маршрутки, сощурился — несмотря на пасмурную погоду, светло-серое небо почему-то резало глаза, словно от яркого света. То, что машина остановилась в непосредственной близости от Московской Зоны, Семен почти не ощутил — так, МКАД, широкая лента дороги, разве что необычно тихая, безлюдная, да еще, пожалуй, недостроенная бетонная стена с торчащей из серого камня арматурой. Укрепление было невысоким, над краем стены виднелись верхушки деревьев, кое-где прутья арматуры успели покраснеть от ржавчины. Строительство, видимо, остановилось — участок стены просто бросили, и через секунду Семен понял, почему.
Метрах в пятидесяти от них стоял на полуспущенных шинах цементовоз, там же, у штабелей досок и вагончика-бытовки, виднелись черно-коричневые лужи с горками тряпья, в одной была даже видна рубчатая подошва ботинка. Машина, бытовка и гора песка были окружены полосатой лентой, там же белели таблички «Аномальный очаг. Смертельно опасно!». И Семен вдруг увидел самым краем зрения дрожащую лиловую дымку, легкое марево, пологим конусом уходящее в небо, а также редкие, но яркие синие искорки, выстреливающие из земли и стремительно уносящиеся вверх. Увидев взгляд Шелихова, Игорь негромко кашлянул и проговорил так тихо, словно обращаясь к самому себе:
— М-м… периметр скорее всего будут переносить. Или же не строить вообще — местная Зона, к сожалению, слишком нестабильна, уже бывали случаи выплесков далеко за пределы МКАДа. Да и… не очень эта стена помогает. Кому в Москву надо пройти, те пройдут. И, к сожалению, аномальные организмы тоже… м-м… выходят наружу, если очень того хотят. И очаги… ну, вы сами видите.
Семен вздрогнул, словно до него только что дошло увиденное, но опять-таки хоть и бывший, но все же сталкер с удивлением вновь и вновь осматривал Очаг, стену, лес за ней, пытаясь увидеть знакомые признаки Зоны, и не находил их. Даже аномалия была Шелихову не знакома — видимо, Яковлев был прав, говоря, что Московская Зона совсем не то, к чему сталкеры хоть немного, но привыкли. Серый нащупал в кармане пластиковый пенал с профессорским «седатином» и немного успокоился.
