Неушева ойкнула, а Соболев дернулся спасать старика. Но старик зашипел сквозь зубы и повел руками. Мужик одобрительно буркнул и сделал что-то возле головы Захарова — ладно не возле ушей. Отвел ладони в стороны, и Захаров сел, точно прихваченный к ладоням лесками.
— Юрий Петрович! — взвизгнула Неушева, бросаясь на дедушку и без малого ломая ему шею неуклюжим объятием. Мужик поспешно отодвинулся, встал и, отряхивая штанины, неровно отошел в сторону. Запах парфюмерного салона остался.
Захаров относительно прочно сидел на полу, озираясь с потрясенным видом, которому сильно способствовало щебетанье Неушевой. Как содержание, так и плотная пронизывающая форма. На словах «А этот гад вас ударил и за мной погнался с ножом» хлыщ на столе снова зашевелился и невнятно, но смачно выступил в столешницу. Соболев опять ощутил пару тяжких вязких комков в районе печени и посоветовал:
— Ты молчи, мужчина, а то сейчас второго разбудим.
— А второй кто? — полюбопытствовал оживитель старичков, разглядывая каэра, как интересную корягу.
Соболев почесал бровь, зыркнул на присутствующих и спросил:
— А вы-то кто, товарищ спаситель?
Мужик словно обрадовался:
— Да охрана, видите же. Меня тут послали обход провести, узнать, все ли в порядке. Ну и заодно, Гульшат Сабирзяновна, вам просили передать…
— А мы знакомы, да? — спросила Неушева, старательно вглядываясь в охранника, который так и не выходил из затемненного угла.
— Ну, вас-то кто не знает, — сказал охранник серьезно. — В приемную от соседей ваших звонили, из дома то есть вашего. Сказали, к вам в дверь котенок ломится, орет, не дается никому.
— Ой, — протянула Неушева. — Так это соседский, наверное. Он ко мне уже… Ой, замерзнет ведь. А Гавриловым звонили?
Охранник пожал плечами и снова склонился над контриком.
— Юрий Петрович, вы как? — спросила Неушева, разбрасывая беспокойные взгляды. — Мне, оказывается, домой… А, ну вы слышали. Или все-таки собрание надо провести?
Соболев прыснул. Захаров сказал:
— Собрание, Гульшат Сабирзяновна, боюсь, переносится, э-э, на некоторый срок. Молодой человек, на заводе что творится? Живые есть?
— Вскрытие покажет, — ответил охранник, и Неушева опять закрутила головой. Но неведомый котенок был для нее важнее любого вскрытия. Дите ведь совсем, боже мой, подумал Соболев, — оттого и храбрая такая. Будь постарше, впрямь под вскрытие угодила бы.
Захаров довольно бойко поднялся, проигнорировав протянутые с двух сторон руки, и вопросительно посмотрел на Соболева. Соболев изобразил губами: «Вечером». Захаров чуть кивнул и сказал:
— Давайте-ка я вас провожу, Гульшат Сабирзяновна. Защитник из меня, как показывает практика, никакой, но уболтать охрану или милицию — виноват, полицию, — буде они попадутся на пути, я, надеюсь, сумею.
Неушева покивала, снова рассыпалась в благодарностях, подхватила богатую шубу и нетерпеливо зацокала каблучком у порога. Захаров церемонно пожал руку Соболеву и охраннику, которому что-то вполголоса сказал, — тот так же вполголоса ответил, — протяжно посмотрел на хлыща, перекинул пальто через руку и вышел, пропустив Неушеву. Через секунду она сунула голову в дверь, прозвенела: «Спасибо большое, до свидания!» — и уцокала прочь.
Соболев с облегчением сполз на ближайший стул и спросил:
— Менты допрос где ведут, в приемной?
— Ну, пока намереваются, но, думаю, остановят выбор именно на приемной, — ответил охранник, выйдя наконец из темного угла. — Простите, у вас, часом, ручки с бумажкой не будет?
Соболев, подивившись несколько вычурному строю фраз, подумал, кивнул, пошарил по карманам, выдрал двойной листок из блокнота и протянул охраннику вместе с одним из карандашей, которые вечно таскал с собой. В первой командировке случайно получилось, а потом стало традицией. Охранник кивнул в ответ, сел на стул, чуть отставив ногу, буркнул что-то типа «Сейчас» и быстро зачиркал по листочку. Стих потребовалось записать или философское умозаключение вселенского масштаба. Не снимая перчаток, которые успел зачем-то натянуть. Недаром говорят, что охранная работа по интеллектуальной нагрузке уступает разве что депутатской. Кроссворды увеличивают словарный запас, постоянные размышления углубляют познание себя и мира, наблюдение за всем на свете выращивает логические навыки и чуткость к гармонии, а требования гигиены заставляют писать в перчатках. Даже лицо охранника, которое Соболев наконец рассмотрел, светилось живостью, умом и загаром. Или солнышком, залившим зал сквозь просторные окна. Чего-то меня в архивную стилистику бросило, надо печенку проверить, подумал Соболев с неудовольствием и спросил:
— А что, в приемной телефоны работают?
— Прошу прощения? — изысканно осведомился охранник, добивая второй листочек. Скоропись у него даже в перчатках была завидная.
— Ну, вы сказали, что Гульшат Сабирзяновне соседи позвонили — а я так понял, тут вся электрика накрылась, в том числе телефония.
Охранник лихо добил страничку, поднял голову, пожал плечами и объяснил, осторожно закидывая ногу на ногу:
— Дело в том, что они раньше успели позвонить. А сейчас, по всей видимости, дозвониться уже не могут.
— Бедный кот, — сказал Соболев.
И тут дырявый хлыщ приподнял голову, пометался глазами по охраннику и рявкнул:
— Таксофон!
— Чего? — настороженно уточнил Соболев, готовый к тому, что хлыщ отвлечет их внимание да и бросится с очередным припасенным ятаганом наперевес.
Охранник, не исключено, испугался того же. Он встал, убирая писчие принадлежности в карман, и смерил хлыща длинным взглядом.
— Фраи-то по почте?.. — непонятно начал хлыщ.
Охранник шагнул к нему и коротко, но сильно ударил кулаком под ухо.
Хлыщ мотнул головой и со стуком уронил ее на стол.
Соболев тоже вскочил, не понимая.
— Сам ты таксофон, — сказал охранник с презрением, потирая костяшки. — Еще обзывается, гаденыш.
— Мужик, ты чего вообще? — спросил Соболев, не зная, что делать. Резкость и прозорливость собеседника пугала. Или это не прозорливость, а он с самого начала намеревался кулачками поработать, потому перчатки и надел?
— Я прошу прощения, — сказал охранник. — Не сдержался.
Он развернулся и пошел к выходу, стараясь не хромать. Что значит хорошая обувь — в ней и хромоножке легче.
Соболев туповато смотрел как охранник подбирает и отряхивает брошенную, оказывается, у порога куртку — не форменную, кстати, лишь похожую. А его ботиночки с корявыми форменными берцами, как говорится, рядом не валялись. Зато с хлыщевскими валялись. Совсем рядом. А теперь вот хлыщ рядом валялся. В ботиночках.
Охранник на миг вскинул руку, то ли салютуя, то ли разминаясь, и вышел. Через секунду дверь слабо клацнула.
