Гульшат хотела ответить громко и отчаянно, чтобы Шестаков посмотрел на нее и больше уже глаз не отводил, бледнея от ужаса. Но Захаров мягко, почти мяукая, объяснил:
— Законный владелец данного актива и его законный представитель. Вы позволите?
Он решительно шагнул вперед и показал Гульшат, чтобы она садилась за гостевой стол. Щербаков привстал, поморщился и плюхнулся обратно, точно ноги отсидел. Захаров повернулся к секретарше и сказал:
— Три кофе, Людмила Петровна. Гульшат Сабирзяновна, вы?..
Гульшат не ответила, глядя на Шестакова. А он на нее не глядел. Опять в стол уставился.
— Ну да, три кофе, поскорее, пожалуйста, — закончил Захаров и отпустил секретаршу движением левого мизинца.
Людмила Петровна качнула укладкой, как сосна, в которую вписался весенний кабан, но устояла и, стрельнув голубым в сторону застывшего вновь Шестакова, поспешно удалилась.
Шестаков не среагировал — так и пялился в стол застенчивым грибником. С хозяевами-то не такой смелый, подумала Гульшат, понимая, что торжествовать рано. Шестакова ушиб не их визит, а что-то другое. Может, его настоящие хозяева позвонили и сказали, что выдадут тринадцатую зарплату не изумрудами, а кровью мордовских девственниц. А может, модным московским наркотиком закинулся — под одеколон, например. Впрочем, одеколоном пахло все-таки не от Шестакова. От Шестакова не пахло ничем. А запах витал по кабинету собственными маршрутами — да и рассеялся почти. Или, скорее, стал привычным и незаметным.
Через пару минут такими же привычными и незаметными станем и мы, подумала Гульшат. Даже шубу снять не предложил, козел. Захаров, все это время разглядывавший Шестакова, не выдержал:
— Сергей Иванович, может, вы соблаговолите обратить свое высочайшее внимание на нас?
Шестаков немедленно поднял глаза. Гульшат подумала, что либо наркотик неласков, либо у Шестакова впрямь стряслось неладное. Глаза были потерянные и немножко безумные, как будто Шестаков судорожно вспоминал и никак не мог вспомнить важнейшую вещь жизни. Впрочем, заговорил он в знаменитом фирменном стиле:
— Я обратил и недоумеваю. Вы, я так понимаю, Захаров, а вы, девушка, Неушева, так? Прекрасно. И чего вы от меня хотите — я так и не понял по телефону.
— Да от вас почти ничего, Сергей Иванович. Мы просто хотим провести максимально корректным и, если пожелаете, публичным образом заседание совета директоров с участием единоличного владельца, о чем, согласно уставу, заявили вам заблаговременно. И совет хотим провести здесь, на заводе. Вы подготовились?
— Дурдом, — сказал Шестаков, утыкаясь лбом в ладонь. — Именно сегодня, что характерно.
Он убрал руку и сказал почти жалобно:
— Ребят, а давайте завтра, а? Ну то есть я могу вас сейчас вывести с территории, не говоря уж о полиции и всяком таком прочем. На скандал-то пофиг, но вам он не нужен, и мне именно сегодня — ну никак. Большой день сегодня, честно говоря. Давайте на завтра все эти прыжки и ужимки отнесем. А?
— Большой день я бы хотела прожить вместе со своим активом, — сказала Гульшат, поежившись от того, как звонко и глупо это прозвучало.
— Или выгнать на хрен, — вяло сказал Шестаков, глядя мимо них на дверь. — Зараза, кофе-то где? Людмила Петровна!
В дверь тут же по-хозяйски постучали. Понятно, не секретарша с кофе. В кабинет сунулся незнакомый мужик в удлиненной кожаной куртке поверх плохо сидящего костюма. Да и сам мужик был из тех, что сидит плохо, зато куда лучше ходит туда-сюда или стоит, держа руки за спиной. Сейчас он держал руки в карманах куртки, что выглядело откровенным хамством даже с учетом того, каким гадом был Шестаков.
— Разрешите? — осведомился он, прикрывая дверь спиной.
— Вы-то кто? — спросил устало Шестаков.
— Я-то? Я, скажем так, Гредин. Вам звонили.
— Кто мне звонил? — уточнил Шестаков, медленно уводя затылок в спинку кресла. Похоже, у него разболелась голова.
— Скажем так, Субботкин звонил.
— О боже мой. Что за день-то, а? Проходите, садитесь, — сказал Шестаков, с отвращением глядя на коричневый галстук гостя.
Гульшат быстро посмотрела на Захарова, Захаров, не уступая конкуренту подступы к гостевому столу, сказал:
— Минуточку. А нам куда прикажете?
— Да вам прикажешь, — буркнул Шестаков, не обращая внимания на живой интерес Гредина к происходящему. — В зал заседаний идите, в малый.
— За каким?.. — ледяным тоном начал Захаров.
— Ну вы же на совет директоров? — раздраженно уточнил Шестаков. — Ну вот, он как раз там будет. В девять начало, я всех предупредил. Знаете, где? Вот и вперед.
Захаров, выставив перед собой антикварную папку, напомнил:
— А вы не желаете предварительно узнать круг вопросов? Вас это в том числе…
— Да все что угодно. Снимайте, одевайте, передавайте для опытов. Принимайте что хотите, мне одинаково, все это яйца выеденного… Ладно. Готовьтесь вон пока. Члены совета подойдут через полчаса. Я тоже. Полчаса! — сказал он уже Гредину, стуча пальцем по запястью.
Гульшат взглянула на Захарова, пожала плечами и вышла в распахнутую им дверь. Но успела услышать, что Гредин, размашисто садясь напротив Шестакова, сообщил:
— А это уж как получится.
В приемной Гульшат с Захаровым снова переглянулись, не обращая внимания на секретаршу. Чего на нее, на предательницу, обращать. А она сама обратила, вдруг спросив:
— Гульшат, а там у него… никого?
— Как уж никого, вы же сами видели, мужик какой-то зашел, деловой такой, — сухо ответила Гульшат.
— А еврей? — начала секретарша и осеклась.
Гульшат подождала еще полсекунды, не глядя на Людмилу Петровну, ничего не дождалась. На еврея мужик в кожане походил меньше всего, да и какая разница, еврей он или чуваш. Гульшат пожала плечами и решительно выскочила из ненатурально густого кофейного запаха, взяв курс на малый зал заседаний, дорогу к которому знала получше Захарова. Она там, на втором этаже, полдетства провела, рисуя на обороте старых стенгазет принцесс с собачками, пока папка проводил очередное заседание.
Коридоры были пустыми — то ли Шестаков навел гестаповскую дисциплину, то ли впрямь разогнал почти всю дирекцию в рамках заявленного намерения сдать административно-бытовой корпус под посторонние офисы.
— Как думаете, этот Гредин — он кто? Прокуратура какая-нибудь или от этих, ОМГ? — спросила Гульшат Захарова на лестнице.
— Для прокуратуры одет паршиво, для ОМГ тем более.
Гульшат хмыкнула.
— Тогда от союза программистов, что ли? Нет, они ж костюмов не носят. А Субботина этого знаете?
— Субботкина. Н-нет, не слышал, — сказал Захаров, напряженно соображая.
— Вот дверь в малый зал поцелуем сейчас, я вернусь и устрою им такого, что они всех Субботкиных на нас натравят для защиты. Заодно и узнаем, кто это такой серьезный мужчина, — пообещала Гульшат.
