Глеб почувствовал на себе колючий взгляд новичка. Похоже, он принял его за врага. Но ему-то какое до этого дело?
Экзекуция была еще только в самом начале. Жужа прессовал жертву, «кошмарил», и Глеб поторопился проскочить через умывальник, ему батальные сцены сейчас неинтересны.
Но исчезнуть он не успел. Новичка ударили раз, другой. Было слышно, как хлюпает чья-то плоть под кулаками. Кто-то упал. Видно, жертву сбили с ног. Но тут же кто-то еще растянулся на полу. Может, несчастный сумел подняться, но его уронили снова?
Глеб направился к выходу, но ему под ноги рухнул Жужа. А на полу, хватаясь за живот, корчился Славич. Кучман сидел на заднице, подушечками ладоней массируя вбитые в череп глаза. Робик лежал пластом совершенно без движения.
Все бы ничего, но жертва, вдруг ставшая охотником, обратила взор на Глеба. Новичок был в бешенстве, глаза налиты кровью.
Невысокий он мужик, в плечах так себе, но сбит плотно, жилистый, кулаки – будь здоров. И в рукопашном бою он большой мастер. Глеб умел драться, но чтобы в одиночку раскидать четырех здоровяков, таким он похвастаться не мог. И лежать бы ему рядом с Жужей, если бы не удобная позиция, в которой он оказался.
Новичку надо было повернуться градусов на сорок-пятьдесят, чтобы ударить наверняка, а Глебу такая подготовка не понадобилась. Мужик двинулся к нему, и он ударил с места в противоход. Такие удары очень любят показывать в кино – рука распрямляется при соприкосновении с челюстью, голова потерпевшего скручивается в сторону, кровавые брызги во все стороны…
Удар удался, и противник в полном нокауте оказался на полу. Но и Глеб чуть не запрыгал от боли. Слишком уж мощным оказался удар, чтобы его выдержал собственный кулак. Как бы до перелома не дошло…
Тут поднялся Жужа и ударил упавшего мужика в живот, к нему присоединился очнувшийся Славич. Глебу здесь делать нечего, поэтому он ушел, оставив жертву на съедение своим палачам. Причем сделал это с легкой совестью. В конце концов еще никто не отменил тюремное правило – «каждый за себя». Да и мужик сам нарвался…
Лето, жара, а бревна такие тяжелые. Их на специальной тележке в цех подают, но так бревно еще донести до нее нужно. А еще их разгружать надо, в штабеля укладывать…
Глеб уже привык к такой работе, но все равно тяжело. И объявленный перекур за радость. Такой кайф забраться на бревна, сесть, достать сигарету, закурить, вытянув натруженные ноги.
– Умаялся? – спросил Густав.
Глеб открыл глаза и удивленно взглянул на «смотрящего». Его-то какая нелегкая сюда занесла? Неужели работать заставили? Ну да, все к этому шло.
– Есть немного.
– Присяду? – спросил Густав, и не дожидаясь ответа, забрался к нему на бревна.
– Осторожно. – Если бревна покатятся, Глебу придется скакать на заднице до самой тележки.
Но Густав сел аккуратно.
– Поговорим? – спросил он, многозначительно глянув на других грузчиков.
Мужики все поняли, разошлись.
– А чего не поговорить?
– Как-то нехорошо получается, мужики тебя реально уважают, а ты бревна здесь ворочаешь.
– Ну так, может, это мое призвание, – усмехнулся Глеб.
– Да нет, твое призвание в другом…
– В чем?
– «Бугром» тебя надо ставить. Сколько ты уже здесь, полтора года?
– Ну почти.
– Братва тебя уважает и слушаться будет, если ты «бугром» станешь.
– Не стану.
– Почему?
– А Еким зуб дал, что бревна до конца срока ворочать буду.
– Чешуя! Еким здесь ничего не решает.
– Тогда почему я на этой каторге до сих пор торчу?
Глебу работу в цеху предлагали, за пилорамой, он даже согласие дал, но не перевели его. И не трудно догадаться почему.
В цеху крыша, и зимой там тепло, а здесь под открытым небом приходится впахивать. Сейчас еще ничего, а в дождь и мороз не знаешь, куда деться.
Нет, «кум» ничего не забыл. Потому и в долгосрочном свидании Глебу отказал.
Нину он видеть не хотел, и она к нему не напрашивалась. А Оксана приезжала, с липовой бумажкой. «На лапу» дала, чтобы с Глебом свидание получить, но Еким послал ее лесом.
– Ну, с Екимом и договориться можно.
– А чего ты такой добрый?
– Так предложение у меня. Ты помогаешь мне, я помогаю тебе.
– Что надо? – Глеб догадывался, чего хочет от него «смотрящий».
– Человечка одного надо подчистить.
Что-то в этом духе он и ожидал услышать. Даже знал, кого нужно убрать.
Не заладилось у «смотрящего» с новичком. Юра Сокол огреб на первом разборе, но это было его единственное поражение. На следующий день он избил самого Густава, за что получил десять суток штрафного изолятора.
Отмотал Сокол десять суток, вернулся в отряд, братва попыталась его прессануть, но снова вышел облом. Вот потому и бесится Густав.
Не такой уж он и крутой, каким хочет казаться. И с Вагоном в свое время справиться не смог, пришлось его в свою кодлу звать. Как бы и Сокола к себе в союзники не взял, чтобы лохом не выглядеть. Только вряд ли это. После таких отлупов Густаву ничего не остается, как убить Сокола. Сам он на это идти не хочет. Ну да, он же типа босс, и ему как бы нельзя убивать своими руками. А «быки» его на «мокрое» дело идти, видимо, не очень-то хотят.
– Это не ко мне, – покачал головой Глеб.
– Ты можешь.
– Могу, но я не палач. Я только за себя подписываюсь.
– Я же тебе вариант предложил. Ты решаешь мою проблему, я делаю тебя «бугром».
Глеб усмехнулся. Ничего не сделает Густав, не в его это силах. Лагерное начальство прессовать его начало, всю его свиту работать заставили. Он один в «отрицалах» остался, но так ведь и его на «промку» рано или поздно загонят. Или уже?..
– Не надо мне «бугром», я уж тут как-нибудь. Ты же знаешь, я сам по себе, мне чужие проблемы не нужны.
– Как бы свои проблемы не пришлось решать, – ухмыльнулся вдруг «смотрящий».
– Что-то я не понял, брат, – резко посмотрел на него Глеб.
– Выхода у тебя, пацан, нет. Если я предложил тебе дело, ты должен его исполнить. Если согласен, хорошо, если нет, значит, сам во всем виноват.
– В чем виноват?
– Ты думаешь, почему тебе Вагона не пришили?
– Вот оно что, – осуждающе покачал головой Глеб. Никак не думал он, что Густав опустится до банального шантажа.
– Ты все правильно понял.
– И выхода у меня нет?
– Есть. Решишь мою проблему, и никаких проблем.
– Ну да… И кого надо сделать?
