Стол, за которым составлялся протокол, стоял у самого окна. Дайнека изредка останавливала взгляд на стене дома напротив. В знакомом окне, несмотря на темноту, угадывался чей-то силуэт. Похоже, человек давно наблюдал за страшной круговертью в квартире Нины.
– Когда вы обнаружили тело? – Женщина задавала вопросы, не отрывая глаз от листка.
– Сегодня…
– Я спрашиваю о времени, – с раздражением пояснила следователь.
– Простите. Около одиннадцати.
– Точнее не припомните?
– Ну, может быть, минут двадцать двенадцатого.
– С вами еще кто-нибудь был?
Дайнека на секунду замешкалась, представляя, как рассказывает следователю: «Да, со мной был неизвестный мужчина… Я подцепила его на улице и привезла к себе домой… Нет, фамилию узнать не успела и не знаю, где он живет…»
– Нет. Я была одна.
Из прихожей раздался голос Аэлиты Витальевны:
– Я знала, что все так и закончится! – Рыдания заглушали ее слова.
Дайнека слышала обрывки разговоров:
– Мать разговаривала с потерпевшей по телефону перед самым убийством, в момент, когда все случилось… Она и вызвала полицию…
– Удар по голове тупым тяжелым предметом…
Забывшись, Дайнека не сразу сообразила, что следователь обращается к ней. Она перевела взгляд на худую белесую особу, сидевшую за столом.
– Чего? – Ее голос прозвучал непривычно грубо и неинтеллигентно.
– Распишитесь, говорю, пожалуйста. Вот здесь. И здесь. Вам придется к нам подойти.
– Да, да… – пробормотала Дайнека.
Аэлита Витальевна сидела на кухне одна. Она плакала, горестно раскачиваясь из стороны в сторону. Увидав Дайнеку, протянула руки и, когда та подошла, прижалась к ней, оставаясь сидеть на стуле. Девушка обнимала ее за плечи, ощущая, как вздрагивает под руками полное тело.
– Людочка, ты видела? Ты видела ее?
Дайнека прислушивалась к себе, страшась переступить ту грань, за которой начинается фальшивое участие в чужом горе. Но скоро забыла про опасения, потому что горе было не чужое, а ее собственное…
На лестнице сидел папа Сема, сутулый и лысоватый. Скучая, он разгадывал кроссворд. Дайнека подошла к нему:
– Послушай меня! – Дайнека впервые назвала отчима Нины на «ты». – Иди к жене и позаботься о ней. Хотя бы сделай вид, что сочувствуешь.
Она едва не влепила ему пощечину. Почувствовав это, Семен Семеныч отшатнулся.
Дома Дайнека сначала бесцельно слонялась по комнатам, подолгу стояла у раскрытого окна. Потом подошла к портрету Нины, висевшему на стене в гостиной, и застыла, вглядываясь в ее лицо.
Рисунок будто угасал вместе с жизнью Нины. «Наверное, именно так экстрасенсы определяют по фотографии, жив человек или нет… – Эта мысль неожиданно пришла ей в голову. – А ведь и в самом деле, зеркало души пустеет…»
Дайнека ощутила, как тяжесть на сердце становится невыносимой. До этого момента боль утраты не затрагивала совести и вдруг вонзилась именно в нее. Это комплекс вины – неожиданно осенило ее. Возникшая догадка означала, что трагедию можно было предотвратить. Но как?
– Абсурд! Я не могла остановить время.
Однако воспоминание о вещих снах усилило ощущение вины. Она получила Предупреждение и должна была выполнить свою миссию. Но не выполнила.
Отныне жизнь разделилась на две части: одна – до смерти Нины, другая – после. Была, правда, еще одна жизнь: когда мама была рядом…
Дайнека подошла к телефону и набрала номер. Голос отца был заспанным и растерянным:
– Людмила, что-нибудь случилось?
– Спи, папа. Извини, что разбудила. Я позвоню тебе завтра.
Не в силах заснуть, она пошла на кухню. Увидев вчерашнюю бутылку вина, заплакала. Достала начатую бутылку водки, налила в кружку и выпила.
А потом, лежа в кровати, долго еще всхлипывала, перебирая в памяти события последних дней и те давние, о которых обычно старалась не думать.
Ночь выдалась сумрачная и душная, как перед грозой.
Глава 6
Профессор-педофил и другие учителя жизни
Говорят, что с детьми не разводятся, но их семья, видимо, была исключением. Когда Дайнеке было двенадцать лет, от нее ушла мама. В то время они жили в Красноярске. Мама просто исчезла, не простившись и ничего не объяснив, и Дайнека долго не могла понять, почему эта беда случилась именно в их семье, где все так нуждались друг в друге.
Отец объяснил ей, что мама полюбила другого человека. Именно так, осторожно и неопределенно, он и сказал. Почему, Дайнека поняла намного позже. Еще папа добавил, что по-прежнему любит маму, но пока им придется пожить вдвоем, без нее.
Оглушенная и потерянная, бродила она по опустевшей квартире. Открывала родительский шкаф, в котором теперь висели одни только папины вещи, заглядывала под кровать, где уже не было знакомых тапочек. И ей никак не удавалось найти что-то, принадлежавшее маме, и только ей.
Когда Дайнека вошла в кладовую, она наткнулась на старенькую мамину сумочку и с волнением заглянула внутрь. На дне, затертые и пожелтевшие, лежали три билетика. Дайнека вспомнила тот давний поход в цирк и разразилась оглушительным ревом, похожим на вой тревожной сирены. Горе было слишком большим, несоизмеримым с ее маленькой, никому не нужной теперь жизнью. Она причитала и всхлипывала от обиды на несправедливость, которая предназначалась кому-то другому, а выпала почему-то ей.
Но длилось это недолго. Ровно до того момента, когда Дайнека, зайдя в спальню родителей, увидела там отца, сидящего на кровати лицом к окну. Она увидела его со спины. Казалось, что оконный свет «съел» его силуэт. Ее обычно веселый сильный папа был похож на сломанную игрушку. И это еще больше потрясло Дайнеку. Она затихла и немедленно приняла решение: во что бы то ни стало вернуть маму.
Составляя тайные планы по ее возвращению домой, Дайнека представляла сцены их будущего семейного благополучия и видела отца – снова уверенного в себе и бесконечно счастливого. С каждым днем ее решимость крепла, и она уже знала, что нужно делать.
Замысел был таков. Сначала Дайнека узнает адрес, где живут мама и тот мужчина. Потом неожиданно придет к ним в гости. И будет приходить все чаще, до тех пор, пока не убедит маму вернуться. Уж это она сумеет. В том, что мама все еще любит ее, она и не сомневалась.
Когда план был составлен и проработан в деталях, дело было за малым – разузнать мамин адрес.
И вот тут-то начали происходить странные вещи. Едва она заводила речь о том, где сейчас живет мама, как сразу упиралась в невидимую стену. Препятствие казалось непреодолимым. Отец под разными предлогами уходил от разговора и в конце концов твердо заявил, что не желает больше говорить на эту тему. Однако добавил: придет время, и они вместе пойдут в гости к маме. Но не теперь.
