Я заставила себя успокоиться и поведала ему наш разговор слово в слово, правда, без своих мысленных комментариев:
— Спросила, означает ли это, что ты ее по-прежнему любишь. Сказала, что, если человек готов полезть в пруд за кувшинкой, когда на улице минус пять, значит, это настоящая любовь. А я сказала — да, так оно и есть.
— Но ведь я не делал этого. — Адам взволнованно смотрел мне в глаза, и у меня заныло сердце. — Это сделала ты.
Мы молча глядели друг на друга, потом отвели глаза.
— Не суть. Суть в том, что она уловила суть. — Я отлепилась от стены и пошла вперед, мне нужно было двигаться.
— Кристина? Ты куда?
— Э-э… куда-нибудь. Я замерзла, мне надо согреться.
— Да, правильно. А ей понравились шоколадки?
— Очень. Из-за них-то она и расплакалась. Слушай, так ты делаешь шоколад? Ты Адам Бэзил, «Ешь Бэзил, о нем ты грезил»?
Он закатил глаза, но сейчас его волновало другое.
— А что еще она сказала?
— Да она только что не расцеловала их, прямо в восторге была. Значит, ты шоколадный король. Круто, Адам, ты здорово придумал с конфетками.
— Там пралине, фундук и миндаль, потому что Мария твердый орешек, — с гордостью сообщил он.
— Знаю, она сказала.
— Правда? А что конкретно?
Он просто изнывал от желания узнать малейшие детали, и я еще раз пересказала ему наш разговор. Опять-таки умолчав о том, что Мария спрашивала, какую роль играю во всем этом я. Мне и самой это было не до конца ясно.
— Значит, ты Адам Бэзил из той самой шоколадной компании. — Я изумленно покачала головой, не в силах в это поверить. — Ты должен был сказать мне еще вчера, в парке. А ты все отрицал.
— Ничего я не отрицал. Я сказал: «Да, как базилик».
— Ну ладно. Когда мы разберемся со всеми проблемами, сделаешь мне на заказ шоколадку в благодарность за мои старания.
— Легко. С ароматом черного кофе.
Я фыркнула.
— Очень оригинально.
— В форме кофейной чашки. Эспрессо. — Он пытался меня впечатлить.
— Угу. В общем, я надеюсь, у вас там есть творческие люди, придумают что-нибудь.
— Ну чего ты? Все равно ты ее есть не станешь, — рассмеялся он. — Ты ж только кофе пьешь.
Мы молча шли по набережной, голова у меня раскалывалась, и я даже не пыталась заставить себя думать. Когда дошли до моста Сэмюэла Беккета, я взяла его за руку. Это было непроизвольно, на уровне охранительного инстинкта. Хотя сейчас он совсем не в том настроении, чтобы бросаться в реку, наоборот, радостный и бодрый. Но Адам не возражал, и мы перешли через мост, взявшись за руки, и на другой стороне Лиффи он не забрал руку.
— А руководство компании, они думают, ты сейчас где?
— У отца. Мне было сказано: оставайтесь с ним, сколько понадобится, работа подождет. Интересно, не подождет ли она до конца моих дней.
— Уверена, они бы пришли в ужас, узнав, что ты готовился приблизить этот конец.
Он резко повернул ко мне голову:
— Откуда им узнать?
— Что ты хотел совершить самоубийство?
Он убрал руку.
— Я тебе сказал: перестань говорить это слово.
— Адам, если бы они понимали, до какого отчаяния тебя доводит мысль о работе, не сомневаюсь, они бы отказались от своего предложения.
— Нет, это не вариант, и ты прекрасно об этом знаешь. И на мосту я оказался не из-за этого.
Мы долго шли молча.
— Ты должен пойти в больницу и повидать отца.
— Только не сегодня. Сегодня чудесный день. — Он улыбнулся, думая о Марии. — Куда мы теперь?
— Я что-то устала, Адам. Думаю, надо двигаться домой и передохнуть.
Лицо его выразило разочарование, а потом озабоченность.
— Ты в порядке?
— Ага. — Я бодро кивнула. — Посплю чуток, и все будет отлично.
— Я попросил Пата подхватить нас по дороге.
— Кто такой Пат?
— Отцовский водитель.
— Вот как, — протянула я.
— Отец в больнице, водитель ему сейчас не нужен, а твоя машина временно вышла из строя. Я подумал, Пату все равно заняться нечем, ну и позвонил.
В этот момент он как раз подъехал — на новехоньком «роллс-ройсе», тыщ за двести пятьдесят. Я плохо разбираюсь в машинах, но Барри, который мало к чему в этой жизни испытывает интерес, неравнодушен к навороченным тачкам. Увидев очередную роскошную машину, он непременно добавлял, что на таких ездят всякие «уроды». А на «роллс-ройсах», если верить Барри, ездят «полнейшие уроды».
Я поздоровалась с водителем Патом и села в машину. Там было волшебно тепло. Адам замешкался у открытой двери и задумчиво смотрел на меня, что-то прикидывая в уме.
— Ты чего?
— Лепесток розы, — улыбаясь, ответил он.
— Люблю лепестки роз.
— Да, и шоколадка в форме лепестка.
— Ты молодец, — признала я. — Тем больше причин беречь тебя.
— Хочешь сказать, что причин даже больше, чем одна? — ухмыльнулся он и захлопнул дверцу.
Да, подумала я, теперь это очевидно.
Глава XIII
Как понять и оценить человека в наши дни
На похоронах матери Амелии я сидела в церкви позади нее. На передней скамье, для родственников, рядом с ней был только дядюшка, брат ее матери, по такому случаю приехавший из дома престарелых. Фред, всего несколько дней назад предлагавший ей отправиться с ним в Берлин, больше к этой теме не возвращался. Напротив, было очень заметно, что он страшно паникует. Предложение свое он сделал, будучи твердо уверен, что Амелия не сможет его принять из-за матери. Теперь она умерла, ничто больше не привязывало Амелию к книжному магазинчику в Дублине, и Фред явственно впал в ужас. Я была убеждена, что Амелия права, в Берлине его ждет другая. Он сидел на несколько рядов позади, и, встретившись с ним глазами, я вложила в свой взгляд максимум презрения, чтобы хоть чем-то отомстить за подругу. Он опустил голову, и я ощутила злобное удовлетворение, увидев, что он извивается, как червяк, но мне немедленно стало совестно — что ж я за ханжа такая. Меня никакой тайный поклонник не ждал, когда я уходила от Барри, это всем было известно, но однако же я ушла безо всякого повода, точнее, такого повода, который всем был бы понятен. Как будто недостаточно того, что я была с ним несчастлива. Раз он мне не изменял, не бил и не помыкал мною, то и причин расставаться нет, ибо что это за причина — отсутствие любви. Я отнюдь не совершенна, но, как и большинство людей на этом свете, стараюсь не делать лишних ошибок. Увы, мой брак изначально был ошибкой, и очень горькой. Тут мне пришло в голову, что Барри тоже мог прийти в церковь, и я принялась нервно озираться.
