"Если уж суждено мне погибнуть от стрелы, то пусть она
поразит меня не в спину», — подумал Илия. Воин снова поднял лук. К своему
удивлению, Илия не чувствовал ничего: ни страха, ни желания жить. Словно все
было давно предопределено, и они оба — воин и он сам — играют роли в пьесе,
написанной кем-то другим. Он вспомнил свое детство, дни и ночи в Галааде,
незаконченную работу, которую он оставит в мастерской. Подумал об отце и
матери, которые не хотели, чтобы их сын был пророком. Вспомнил глаза Иезавели и
улыбку царя Ахава. Он подумал: как глупо умереть в двадцать три года, так и не
познав любви женщины.
Рука натянула тетиву, стрела рассекла воздух, пронеслась,
звеня, мимо правого уха Илии и плашмя упала на пыльную землю позади него.
Воин наложил на тетиву новую стрелу и прицелился. Но вместо
того чтобы пустить стрелу, он пристально посмотрел в глаза Илии.
— Я лучший стрелок из всех воинов Ахава, — сказал
он. — За семь лет я не промахнулся ни разу. Илия обернулся и посмотрел на
тело левита.
— Эта стрела предназначалась тебе.
Воин держал лук натянутым, но руки его дрожали. —
Единственный пророк, который должен был умереть, — Илия. Другие могли
выбрать веру в Ваала.
— Так заверши свой труд.
Его удивляло собственное спокойствие. Ночами в конюшне он
столько раз представлял себе смерть, и теперь понимал, что не стоило так
страдать. Через несколько секунд все будет кончено.
— Не могу, — сказал воин. Лук ходил ходуном в его
трясущихся руках. — Уйди прочь с моих глаз. Видно, мои стрелы отвел Бог, и
Он меня покарает, если я убью тебя. Чем яснее Илия осознавал, что может
остаться в живых, тем больше им овладевал страх смерти. Где-то еще маячила
надежда увидеть океан, встретить женщину, завести семью и закончить свою работу
в мастерской. — Убей меня скорее, — сказал он. — Не заставляй
меня долго страдать.
Воин посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, нет ли
свидетелей этой сцены. Затем опустил лук, спрятал стрелу и исчез за поворотом.
Илия почувствовал, как слабеют его ноги. На него с новой
силой наваливался страх смерти. Надо было немедленно бежать, исчезнуть из
Галаада, никогда не встречать на своем пути воина с натянутым луком. Он не
выбирал свою судьбу и к Ахаву отправился не для того, чтобы похвастаться перед
соседями, будто может разговаривать с самим царем. Не его вина, что пророков
убили, тем более он не был виноват, что видел чудо, когда время остановилось, а
мастерская осветилась искрящимися звездочками. Илия тоже осмотрелся по сторонам
— на улице было пустынно. Он хотел проверить, нельзя ли спасти жизнь левита, но
тут на него вновь нахлынул страх, и он убежал прежде, чем кто-либо появился.
Он долго брел нехожеными тропами, пока не оказался на берегу
небольшой реки Хораф. Ему было стыдно за свою трусость, но он радовался, что
остался жив. Он выпил воды, сел на землю и только теперь понял, что его ждет:
завтра нужно будет чем-то питаться, а в пустыне не найти пищи.
Он вспомнил свою мастерскую, работу, которую ему пришлось
оставить. У него были друзья среди соседей, но он не мог на них рассчитывать.
Слухи о его побеге, должно быть, уже распространились в городе, и все ненавидят
его за то, что он бежал, обрекая истинных верующих на муки. Всему, чего он
достиг, пришел конец, и только потому, что он решил исполнить волю Божию.
Завтра и в последующие дни, недели и месяцы в его дверь будут стучать торговцы
из Ливана, и кто-нибудь скажет им, что хозяин мастерской сбежал и что именно он
в ответе за невинно пролитую кровь. Наверное, станут говорить и о том, что он
пытался уничтожить богов-покровителей земли и небес. Вскоре об этом узнают и за
пределами Израиля, и он навсегда распрощается с мечтой жениться на женщине, не
уступающей по красоте ливанкам.
"Где-то есть корабли».
Да, где-то были корабли. Преступников, военнопленных, беглых
обычно брали в матросы — ведь это более опасная профессия, чем воин. У воина
всегда есть шанс остаться на войне живым. Моря же таят в себе много
неизвестного, полны чудовищ. Когда происходит кораблекрушение, в живых не
остается никто.
Корабли существуют, но принадлежат они финикийским
торговцам. Илия не был преступником, пленным или беглецом, он был человеком,
посмевшим возвысить голос против бога Ваала. Узнав об этом, финикийцы убьют его
и бросят в море, ибо моряки верят, что Ваал и его боги покровительствуют
штормам и бурям.
Он не мог отправиться к океану. Не мог идти на север, потому
что там находится Ливан. Не мог идти на восток, где некие израильские племена
уже два поколения ведут между собой войну.
Он вспомнил спокойствие, которое ощутил, стоя лицом к лицу с
воином. В конце концов, что такое смерть? Смерть — это мгновение, и только.
Даже если ты чувствуешь боль, она скоро пройдет, и тогда Господь примет тебя в
Свое лоно. Он опустился на землю и долго смотрел в небо. По пробовал спорить с
собой, как это делал левит. Это был спор не о существовании Бога — в этом у
него не было сомнений, — а о смысле жизни.
Он видел горы и землю, которую скоро иссушит долгая засуха —
так сказал ему ангел Господень. Земля еще хранила свежесть многолетних обильных
дождей. Он видел реку Хораф, воды которой скоро обмелеют. Горячо и искренне он
попрощался с миром и попросил Господа принять его, когда наступит время.
Он подумал о смысле своего существования и не получил
ответа.
Подумал о том, в какую сторону ему нужно идти, и понял, что
идти некуда.
На следующий день ему придется вернуться и сдаться, хотя при
мысли об этом его снова охватил страх смерти. Он попытался утешить себя тем,
что проживет еще несколько часов. Но это были крохи. В конце концов он понял,
что почти не бывает таких дней в жизни, когда человек властен принимать
решение.
На следующий день Илия проснулся и снова посмотрел на реку
Хораф.
Завтра или через год от нее останется лишь дорога, покрытая
мелким песком и круглыми камешками. Местные жители будут по-прежнему называть
это место Хорафом и, показывая в ту сторону, где раньше протекала река, скажут:
«Это недалеко отсюда, на берегу реки». Путешественники пойдут туда, увидят
круглые камешки и мелкий песок и подумают про себя: «Когда-то здесь была река».
Но воды — того единственного, что нужно реке, чтобы быть рекой и утолить их
жажду, — там больше не будет.
