Левит ничего не сказал. Он размышлял о том, что ему делать:
поклониться Ваалу или умереть во имя Бога. — Кто есть Бог? —
продолжал Илия. — Не Он ли поддерживает меч воина, казнящего тех, кто не
предает веру наших отцов? Не Он ли посадил на трон иноземную царевну, чтобы на
нас обрушились все эти несчастья? Разве не Бог убивает верных себе, невинных,
следующих закону Моисея? Левит принял решение — он предпочел умереть. Он
засмеялся, потому что мысль о смерти больше его не страшила. Повернувшись лицом
к юному пророку, он попытался успокоить его.
— Спроси у Самого Бога, раз ты сомневаешься в Его
решениях, — сказал он. — Я уже смирился со своей участью. — Не
может Бог желать, чтобы нас безжалостно убили! — настаивал Илия.
— Бог может все. Если бы Он творил только то, что мы
зовем Добром, не могли бы мы назвать Его Всемогущим; Он царил бы только в одной
части Вселенной, а некто, более могущественный, чем Он, следил бы за Его делами
и судил их. В таком случае я бы стал поклоняться Тому, кто могущественнее.
— Если Он может все, почему не оберегает от страданий
тех, кто Его любит? Почему не спасает нас, а врагам Своим дает власть и славу?
— Не знаю, — ответил левит. — Но причина
есть, и я надеюсь скоро узнать ее.
— Ты не знаешь ответа.
— Не знаю.
Они погрузились в молчание. Илия чувствовал, как холодный
пот струится между лопаток. — Ты напуган, а я уже смирился, со своей
участью, — пояснил левит. — Вот выйду отсюда и покончу с этой мукой.
Всякий раз, когда я слышу вопль на улице, я страдаю, представляя себе, каково
мне будет, когда придет мой час. Пока мы сидели здесь взаперти, я уже сотни раз
умер, а мог бы умереть всего однажды. Раз уж не сносить мне головы, пусть это
случится как можно быстрее. Он был прав. Илия слышал те же крики, и ожидание неизбежной
смерти уже стало невыносимым. — Я пойду с тобой. Я устал бороться за
несколько лишних часов жизни.
Он поднялся, открыл дверь и впустил в конюшню лучи солнца,
осветившие двух прячущихся там мужчин.
Левит взял его за руку, и они двинулись в путь. Если бы
крики и вопли не нарушали тишину, этот день мог бы показаться обычным днем
обычного города — не слишком палящее солнце, приятный легкий ветерок с далекого
океана, запыленные улицы, дома из глины и соломы. — Наши души охвачены
страхом смерти, а день такой чудесный, — сказал левит. — Сколько раз,
когда я чувствовал себя в ладу с Богом и миром, погода стояла ужасная! Ветер из
пустыни засыпал песком мои глаза, и я ничего не видел в двух шагах от себя. Не
всегда замысел Его согласуется с тем, что мы чувствуем; но я точно знаю, что у
Него есть на все своя причина.
— Велика твоя вера!
Левит посмотрел на небо, будто размышляя о чем-то.
Затем обратился к Илие:
— Не стоит так уж удивляться, я сам с собой поспорил.
Поспорил, что Бог существует.
— Ты же пророк, — возразил Илия. — Ведь ты,
как и я, слышишь голоса и знаешь, что есть другой мир кроме этого. — Может
быть, это только мое воображение.
— Ты видел знаки Бога, — настаивал Илия, уже
испытывая тревогу от слов своего спутника.
— Может быть, это только мое воображение, —
повторил левит. — На самом деле мой спор с самим собой — все, что у меня
есть. Я сам себя убеждаю, что все исходит от Всевышнего.
На улице было пустынно. Жители города, сидя в своих домах,
выжидали, когда воины Ахава завершат дело, порученное им иноземной царевной:
казнить пророков Израиля. Илия шел рядом с левитом и чувствовал, что из-за
каждого окна, из-за каждой двери кто-то следит за ним — и винит его в
происходящем.
— Не просил я об участи пророка. Наверное, все это плод
моего воображения, — рассуждал Илия. Но после случившегося в плотницкой он
знал, что это не так.
С детства он слышал голоса и разговаривал с ангелами. Как
раз тогда его родители и решили обратиться к священнику. Задав мальчику
множество вопросов, священник пришел к выводу, что он — пророк, «наби»,
«человек духа», «избранник Божий».
После долгой беседы с мальчиком священник сказал его
родителям, что они должны серьезно относиться ко всему, что будет говорить их
сын.
Выйдя от священника, родители потребовали, чтобы Илия
никогда и никому больше не рассказывал о том, что видит или слышит. Пророку
приходится иметь дело с правителями, а это всегда опасно.
Так или иначе, Илия никогда больше не слышал того, что могло
заинтересовать священников или царей. Он разговаривал только со своим ангелом-хранителем
и слушал советы, касающиеся его собственной жизни; время от времени у него были
видения, которые ему никак не удавалось понять, — далекие океаны, горы,
полные странных существ, круги с глазами и крыльями. Когда все заканчивалось, он,
послушный своим родителям, старался как можно быстрее забыть видения. Поэтому
голоса и видения стали посещать его все реже и реже. Родители были довольны и
больше не заводили разговоров на эту тему. Илия достиг того возраста, когда уже
сам должен был обеспечивать себе пропитание, и родители дали ему денег, чтобы
он мог открыть маленькую плотницкую мастерскую.
Нередко Илия с почтением взирал на других пророков,
проходивших по улицам Галаада в меховых одеждах, стянутых кожаными поясами. Они
говорили, что Господь выделил их, чтобы они вели за собой избранный народ.
Конечно, это была не его участь; он ни за что на свете не стал бы вызывать
священный трепет плясками или самобичеванием, подобно другим
«избранникам», — он боялся боли. Никогда в жизни не стал бы он ходить по
улицам Галаада, гордо демонстрируя рубцы и раны от бичей, — он был слишком
робок. Илия считал себя, да и был, обычным человеком. Он одевался как все
остальные и терзал лишь свою душу — теми же страхами и соблазнами, что и
обычные смертные. По мере того как он все лучше овладевал своим ремеслом, ему
все реже слышались голоса; наконец они совсем оставили его — ведь у взрослых,
людей, занятых делом, на это нет времени. Его родители были довольны сыном, и
жизнь текла мирно и безмятежно.
