Ковальчук увернулся, пьяно захихикал и взглянул на номер.
– О! Номерочек-то одесский, городской, интересно, чего нам там скажут?
Я махнула рукой. С одесского городского номера мне вряд ли кто мог звонить поздним вечером, почти ночью.
Ковальчук повозил руками по экрану и приложил трубку к уху.
– Фу! Какая гадость, – заявил он после недолгого прослушивания, нажал на отбой и протянул трубку мне. При этом на лице его изображалась крайняя степень брезгливости. Как будто он только что таракана увидел.
– По-моему вы себя неприлично ведете, – заметила я.
– Неприлично себя ведет дамочка, которая матерится, как грузчик. Хотя, – Ковальчук ненадолго задумался. – Если бы мой муж изменял мне с вами, я бы тоже материться начал. Зачем вы, Екатерина Андреевна, прелюбодействуете с чужими мужьями?
– С какими чужими мужьями? Что вы несёте? Ни с кем я не прелюбодействую!
– Тогда, чего же она вам звонит? Эта несчастная обманутая жена? Из её эмоционального выступления следует, что вы нагло и коварно спите с её законным супругом. Причем, заметьте, звонит она вам из Одессы. Из жемчужины у моря.
– Действительно, – согласилась я. – И ведь не первый раз. Только я раньше не сообразила, что она из Одессы звонит.
– А еще думаете, что самая умная.
– Ничего такого я не думаю, – я покопалась в памяти телефона и нашла номер мобильника Фаины. – Как думаете, не поздно еще Фаине позвонить?
– Референтше Руденковской? Конечно, звоните, пусть разберется, чего это они там в Одессе себе позволяют, – Ковальчук опять махнул официанту, так как наши рюмки волшебным образом опять оказались пустыми.
Я решительно набрала номер Фаины.
– Фаиночка, – запела я в трубку, когда после недолгих гудков услышала Фаинино мелодичное «алеу». – Ты не спишь еще?
– Тю, Кать, привет! Не сплю, конечно, тут по телеку у нас такая страсть несусветная идет, я аж употела уся. Чего там у вас? Случилось чего? Как погода у Питере?
– Я не в Питере, а в Париже, – гордо доложилась я.
– О! Везёт же некоторым. И наш Руденко тоже у Париже. Вы там, случайно, с ним не виделися?
– Виделись, виделись. Недавно только расстались. Вот сидим с начальником моим Ковальчуком в баре при отеле. Коньяком догоняемся. При заказчике-то не положено, – захихикала я.
– Ну, хорошо там вам догнаться. Ты мне звонишь, чтобы мне совсем обидно стало, что вам у там, у Париже так весело?
– Не, Фая, тут такое дело. Мне периодически звонит баба какая-то и кроет меня непечатно. Говорит, я коварная разлучница, хочу ейного мужа из семьи увести. Вот недавно опять позвонила, а я только сейчас сообразила, что она из Одессы звонит. Ты не знаешь случайно, кто бы это мог быть?
При этих моих словах Ковальчук вдруг охнул, покрутил пальцем у виска, заржал и демонстративно увалился с барного стула.
– Чего? – спросила я у него одними губами и вытаращила глаза.
– От лахудра! – между тем застонала Фаина из трубки. – И до тебя, значит, добралася?
– Кто? – не поняла я.
Ковальчук уже сложился пополам от беззвучного хохота.
– Я ж тебе, Катю, популярно говорила, почему нормальным мужикам у жёны достаются идиотки беспросветные. То ж нашего Руденки жена. Совсем баба сбрендила. Она нас тут усех по очереди материла. И меня, и Халю, теперича, значитца, и за тебя взялася. А, ну, пошли её на …..
Меня, как мешком пыльным стукнули.
– Господи! Фая, она ж его на всю страну позорит!
– Позорит, еще как позорит. Такого человека хорошего.
– А он-то сам знает?
– Да кто ж ему скажет? Усе стесняются. Кать, ну, как такое скажешь?
– Действительно, никак. Спасибо, Фая, что разъяснила, – поблагодарила я Фаину и нажала отбой. – А, вы, значит, Роберт, сразу обо всем догадались? – грозно поинтересовалась я у Ковальчука и опять залпом выпила коньяк. Заметив это, бармен радостно двинулся в нашу сторону.
– Не сразу, – Ковальчук вытер слезы. – А в процессе вашего разговора. Меня как молнией пронзило, и всё сразу ясно стало. Кстати, с Фаиной-то вы «на ты».
– Фаина заказчица, а не сослуживица.
– Понял. С заказчиками можно всё! И «на ты», и танцы-шманцы разные.
– Только попробуйте, кому-нибудь ляпнуть. Бедный Сергей Сергеевич.
Ковальчук изобразил на рту застежку молнию. Бармен наполнил наши рюмки.
– Чегой-то он бедный? Каждый муж заслуживает той жены, с которой совместно проживает, и наоборот, – заметил Ковальчук после недолгой паузы. – Муж и жена – одна сатана. Два сапога – пара. Милые бранятся – только тешатся. И так далее.
– Вашим мнением никто не интересуется.
– Конечно! Просто когда дамочка или мужичок начинает ругать своего законного супруга, продолжая совместно проживать с ним, то эти люди категорически неправы. Уж если живешь, то помалкивай, а если не нравится, уходи. Иначе даже болезнь какая-нибудь нехорошая развиться может.
– Какая такая нехорошая? Венерическая, что ли?
– Всё-то у вас в голове, Екатерина Андреевна, перевёрнуто. Какая ж венерическая болезнь от несоответствия слов и дел образоваться может? Нехорошая, это в смысле смертельная. Та, которая не щадит никого.
– Я, между прочим, своего мужа не ругала.
– Нет, конечно, не ругала. Это же ему не нравится, что вы не по средствам живете. Да вот эта дамочка супруга своего в страшной неверности подозревает, однако сама вцепилась в него мертвой хваткой. Прогнала бы к чертям кобеля, да и дело с концом.
– Попридержите язык. Это кого это вы сейчас кобелём назвали? – возмутилась я. Не хватает еще, чтобы про Сергея Сергеевича по всей стране слухи поползли.
– Я никого кобелём не называл. Это одна известная вам жена так про своего известного вам мужа думает. А что уж там на самом деле, это только одному богу известно. Кстати, завтра у нас последний день командировки и при этом совершенно свободный. Предлагаю отправиться на шопинг.
– Вот еще! Деньги тратить. Мне шмотки разные сейчас совсем не по карману.
– Не по средствам говорите? Вот-вот, – заржал Ковальчук.
– Ничего смешного, я теперь деньги не трачу. Я их складываю. Коплю. Не известно еще, как там в этой Канаде с работой для меня будет.
– В банку складываете или в коробочку на шкафу? – ехидно поинтересовался Ковальчук и, увидев выражение моего лица, опять заржал. – Угадал! В коробочку на шкафу.
– Вам это знание не поможет. У меня квартира на сигнализации. Враг не прорвется.
– Ну, и бог с ней с этой вашей заветной коробочкой. Нам с вами наших суточных для приличного шопинга хватит за глаза и за уши. Кормились-то мы за чужой счет. А если вам не хватит, я вам свои одолжу. У меня еще и карточка есть, тоже заветная.
