Звезда не знает, насколько искренни эти слова Джибсона, в
самом ли деле тот считает, что сидит рядом с одним из величайших актеров
современности, или отпустил такую замысловатую шпильку. Впрочем, все это не
имеет ни малейшего значения — лишь бы контракт был подписан, продюсер в
последнюю минуту не передумал, сценаристы к сроку сдали текст, бюджет не был
превышен, а превосходно задуманная пиар-кампания началась вовремя. Ему сотни
раз приходилось видеть, как гибнут, не начавшись, многообещающие проекты. Что
ж, это — в порядке вещей, такова жизнь. Но после того как совсем недавняя его
работа оказалась почти незамеченной публикой, он отчаянно нуждается в громовом
успехе. А у Джибсона есть все возможности этот успех обеспечить.
— Я согласна, — говорит девушка.
— Мы уже обо всем договорились с вашим агентом. С нами
вы подпишете эксклюзивный контракт. На съемках первой картины будете получать
пять тысяч в месяц в течение года — и возьмете на себя обязательство появляться
там и говорить то, где и что определят наши пиар-менеджеры. И уж во всяком
случае — не высказывать собственных мыслей. Это понятно?
Габриэла кивает. Что ей остается? Ответить, что пять тысяч —
зарплата секретарши в Европе? Какой смысл? Надо либо соглашаться, либо
отказываться, и она хочет показать, что без малейших колебаний принимает
правила игры.
— И хотя, — продолжает Джибсон, — вы будете
жить как миллионерша и вести себя как суперзвезда, прошу помнить — на самом
деле это не так. Если все пойдет гладко, на съемках следующего фильма будете
получать десять тысяч. В свое время мы вернемся к этому разговору, тем более
что у вас в голове гвоздем засядет одна мысль: «Когда-нибудь я отомщу за все
это». Ваш агент, разумеется, в курсе наших предложений и знала, чего следует
ждать. А вы, похоже, — нет.
— Это совершенно неважно. И мстить я никому не
собираюсь.
Джибсон будто не слышит — или делает вид, что не слышит:
— И я позвал вас не затем, чтобы говорить о ваших
пробах: скажу лишь, что получилось просто великолепно, я очень давно не видел
ничего лучше. А пригласил вас сюда, чтобы вы с самого начала уяснили себе, на
какую почву вступаете. Многие актеры и актрисы, снявшись в первом своем фильме,
считают, что весь мир у их ног, и желают изменить правила. Однако договор уже
подписан, сделать ничего нельзя, вот они и впадают в депрессию и даже
подумывают о самоубийстве… Теперь мы проводим иную политику: прежде всего
разъясняем, как все будет. В вас отныне будут уживаться две женщины: одну —
если все пойдет хорошо — будет обожать весь мир. Вторая же будет знать и постоянно
помнить, что не обладает абсолютно никаким могуществом.
А потому я вам советую: прежде чем идти в «Hilton» и
примерять туалеты для сегодняшней вечеринки, хорошенько подумайте о
последствиях. Когда переступите порог номера, увидите четыре экземпляра
многостраничного контракта. Пока не подписали, вам принадлежит целый мир, и
жизнью своей вы можете распоряжаться по собственному усмотрению. А когда
поставите подпись, перестанете быть хозяйкой самой себе: мы будем
контролировать все — от фасона вашей стрижки до ресторана, в котором должны
будете обедать, даже при полном отсутствии аппетита. Разумеется, когда
прославитесь, сможете зарабатывать большие деньги на рекламе. По этой самой
причине ваши коллеги, как правило, соглашаются на наши условия.
Оба поднялись.
— Ну, как по-вашему, годится она вам в партнерши?
— Она станет замечательной актрисой. Когда другие
претендентки стараются показать лишь свой профессионализм, она проявляет
непритворную эмоцию.
Джибсон позвал того, кто должен был доставить Габриэлу на
пирс, и сказал ей на прощанье:
— Не думайте, что эта яхта принадлежит мне. И она
правильно поняла смысл этих слов.
3:44 РМ
— Давай поднимемся на первый этаж и выпьем кофе, —
предлагает Ева.
— До показа остается меньше часа… Ты же знаешь, какие
тут пробки.
— Успеем.
Они поднимаются по ступеням, сворачивают направо, проходят в
конец коридора, где стоящий в дверях охранник узнает их и приветствует. Миновав
витрины ювелирных бутиков, где выставлены бриллианты, изумруды, рубины,
оказываются на залитой солнцем террасе первого этажа, которую уже много лет
арендует знаменитая ювелирная фирма, чтобы принимать здесь друзей, журналистов,
знаменитостей. Стильная мебель, изобильный и разнообразный буфет. Они садятся
за столик, защищенный зонтом, и заказывают подоспевшему гарсону газированную
минеральную воду и два кофе-эспрессо. Официант осведомляется, не угодно ли им
посмотреть меню, но они, поблагодарив, говорят, что уже обедали.
Не проходит и двух минут, как он приносит заказ.
— Все хорошо?
— Все прекрасно.
«Все отвратительно, — думает Ева. — Все, кроме
кофе».
Хамид чувствует — с ней что-то не то, но откладывает
объяснения на потом. Он не хочет думать об этом. Он боится услышать что-то
вроде: «Знаешь, я ухожу от тебя».
За одним из соседних столиков, положив перед собой
фотокамеру, устремив взгляд в неведомую даль и ясно давая понять, что не
расположен к общению, сидит всемирно известный модельер. Никто и не
приближается к нему, если же кто-то по недомыслию сделает шаг в его сторону,
пиар-менеджер, симпатичная дама лет пятидесяти, мягко просит оставить его в
покое: он хочет немного отдохнуть от моделей, журналистов, клиентов,
импресарио, беспрестанно осаждающих его.
Хамид вспоминает, как много лет назад — так давно, что это
кажется вечностью, — впервые увидел его в Париже. Хамид к тому времени
пробыл там уже одиннадцать месяцев, обзавелся друзьями, стучался в разные двери
и благодаря содействию шейха, обладавшего связями в высоких кругах, получил
работу художника в одном из самых прославленных домов моды. Не ограничиваясь
эскизами, которых от него требовали, он засиживался в ателье до глубокой ночи,
экспериментируя с тканями, привезенными из своей страны. Ему дважды пришлось
побывать на родине. В первый раз — когда он узнал, что отец умер, оставив ему в
наследство маленькое семейное предприятие по купле-продаже тканей. Прежде чем
он успел понять, что же делать с ним дальше, посланец шейха сообщил, что если
кто-нибудь возьмется вести это дело, в него будут вложены средства, необходимые
для процветания, а право собственности останется за ним.
Он удивился, потому что шейх прежде не выказывал к этому
предмету ни малейшего интереса. И ему сказали так:
