За дверью стоял приличный мужчина в костюме и темной летней куртке, высокий, гладко выбритый. Словно почувствовав за дверью движение, он вскинул голову и посмотрел прямо в глаза Елены.
– Кто там? – откашлявшись, спросила убитая горем вдова, искренне надеясь, что человек просто ошибся квартирой.
– Капитан Усов, следственный отдел Фрунзенского района, – и капитан придвинул раскрытую красную книжицу поближе к глазку. – Откройте, пожалуйста.
Такой паники Лена не испытывала даже на вступительных экзаменах в университете. Они как-то узнали! Они догадались! Ее арестуют, посадят в тюрьму к настоящим преступницам, в общую камеру! Господи, что же делать?!
– Елена Сергеевна, вы меня слышите? Вам нехорошо? Вы мне откроете? – В голосе капитана послышалось искреннее беспокойство.
И Лена решилась. Каждое преступление должно быть наказано. И она открыла дверь.
Вид стоявшей на пороге женщины сразил Андрея Петровича наповал. Он едва удержался от того, чтобы не кинуться к ней, растопырив руки, в попытке защитить ее от всего мира. Подобной растерянной беззащитности и глубокого, разъедающего душу горя он давно уже не видел. Но больше всего он был сражен разительной переменой, произошедшей во внешнем облике Елены Сергеевны Бурмистровой.
Дело в том, что, выехав из клиники в сторону Кузнецовской улицы, он вдруг изменил свои планы и направился в музей истории города, решив перед встречей с вдовой собрать о ней максимум независимых суждений, среди которых, возможно, промелькнет и зацепка к раскрытию убийства.
Услышанное в музее Андрея Петровича разочаровало. Ни о каком предполагаемом разводе никто не слышал, Елена Сергеевна вела себя все последние месяцы как обычно. И, кажется, даже опасалась случайной беременности. С мужем они были идеальной парой. Елена Сергеевна – человек редкой порядочности, культуры, воспитания и доброты, как сказали ее коллеги. Андрею Петровичу показали множество фотографий с подготовленных Еленой Сергеевной экспозиций – как правило, это были репортажи с открытия выставок, и на каждом снимке присутствовала госпожа Бурмистрова во всей красе. Стройная, высокая, с прямой спиной, идеальной осанкой, с безукоризненно уложенными волосами, опрятно и элегантно одетая. Рассматривая фото незнакомой ему пока женщины, Андрей Петрович отметил для себя несколько штрихов, которые одновременно подтверждали высказывания, сделанные в адрес Елены Сергеевны сегодня утром госпожой Скобелевой и секретаршей покойного. Елена Сергеевна была безупречна… до неестественности. Позы, выражение лица, жесты. Все было так утонченно и продуманно, словно то были постановочные кадры немого кино. Казалось, что Елену Сергеевну просто невозможно застать врасплох, с неподходящим выражением лица или неловким жестом, в позе, лишенной «естественного» изящества. И в то же время ее лицо выражало ум, интеллигентность и доброту. (Вот лицо Скобелевой никакой доброты не выражало.) Хотя, конечно, образ госпожи Бурмистровой несколько портило выражение скрытого самодовольства, то и дело появлявшееся в ее глазах. Но в целом даже это общего впечатления не портило.
Проследив трудовой путь госпожи Бурмистровой за последние три года, выслушав множество историй о ее идеальной семейной жизни, которая служила недосягаемым образцом для прочих сотрудниц музея, а также подробный отчет о поведении Елены Сергеевны в момент получения трагического известия о смерти супруга, Андрей Петрович Усов наконец счел возможным покинуть стены музея и отправиться к вдове домой.
Он уже подготовился к встрече с госпожой Бурмистровой, подобрав подходящую манеру держаться, когда распахнувшая перед ним дверь женщина, убитая горем, мгновенно вытеснила из его головы все планы и отрепетированные приемы.
Она действительно была убита горем. Сымитировать такое сложно. Тем более без предварительной подготовки и недюжинного артистического таланта. А, насколько был осведомлен Андрей Петрович, театральной самодеятельностью госпожа Бурмистрова никогда не увлекалась.
В стоявшей перед ним лохматой, измученной переживаниями, неряшливой женщине в мятом пеньюаре, с красным заплаканным лицом и огромными фиолетовыми синяками вокруг глаз с трудом можно было узнать «парадную» Елену Бурмистрову.
– Вы позволите войти? – робко спросил Андрей у привалившейся к стенке прихожей хозяйки квартиры.
– Конечно… – Елена отползла в сторонку, давая пройти полицейскому, и захлопнула за ним дверь. – Подождите минутку в гостиной, мне надо одеться, – с трудом выговаривая слова, очень медленно, осторожно, словно пьяная, проговорила Елена и двинулась к спальне.
Перепады эмоционального фона – от жуткого страха до полной апатии – страшно выматывали ее, она никак не могла собраться с мыслями. Одеться… Надо одеться, подсказывала она себе, направившись к шкафу. Чтобы легче было сосредоточиться, она закрыла дверцами шкафа половину мужа и уставилась на вешалки со своими платьями и костюмами. В глаза Лене бросилось темно-серое трикотажное платье. Обычно она надевала его со специальным корректирующим бельем, но сегодня ей было наплевать на детали. Впервые в жизни. Она натянула длинный балахон, подпоясала его ремешком и повернулась к зеркалу. Красное, утратившее четкость линий лицо было… безобразным. Но она ничего не стала с ним делать, ведь она – убийца, а преступление уродует человека так, что никакой макияж не поможет, так что нечего и трудиться. Кое-как пригладив волосы, Елена собрала их в простой хвост и вышла наконец из спальни.
Андрей сидел на диване в большой, дорого обставленной комнате. В каждой мелочи, в каждой безделушке чувствовался стиль. Было заметно, что каждая вещица тщательно подбиралась, ни одной случайной детали. Да, в таком доме носки где попало разбрасывать не будешь, да и в трусах ходить как-то некомфортно. Наверняка у покойного Бурмистрова был специальный наряд для дома. Что-нибудь элегантное. Этакий барин…
Возможно, в словах Скобелевой о глянцевой жизни ее любовника часть правды присутствовала и господин Бурмистров искал увеселений на стороне, движимый неосознанным желанием изведать капельку настоящей, не идеальной, грубой жизни с разбросанными где попало носками? Хотя объект для своих экспериментов он выбрал неудачно. Железная блондинка вряд ли позволяла ему настолько забыться. Надо было искать что-то попроще, а этого ему апломб и самодовольство не позволяли. Тупик. Надо было ему с женой поговорить, попробовать объяснить ей все, поделиться с ней своими переживаниями, сойти с пьедестала – и ее оттуда стащить.
В разгар этих философских размышлений его и застала вернувшаяся хозяйка дома.
– Елена Сергеевна, я расследую обстоятельства смерти вашего мужа, меня зовут Усов Андрей Петрович, – внятно и вкрадчиво проговорил Андрей, пытаясь поймать ускользающий взгляд Елены Бурмистровой.
– Расскажите мне, как это случилось? Он сильно мучился? Он умер у себя в кабинете? Мне никто ничего не говорит! – Эти слова вылетали у Елены сами по себе, без какого-либо ее участия, вместе с ее болью, гневом, отчаянием. Она должна знать все, все о том, что она натворила!
– Неужели вы не беседовали с Кайсой Робертовной? Ведь это она нашла тело.
