— У меня есть деньги, — хмуро ответил Макс и поднялся с низкого продавленного кресла, в котором увяз, как и в своих проблемах. — Ладно, Кап, я поехал. Если бы ты только знал… Хотя тебе лучше всего и не знать…
— Чего я не знаю-то?
— Ладно, как-нибудь после расскажу.
— Я думаю, все утрясется.
— Ты знаешь наших полицаев…
— Сначала объяснишь все матери, а уж она тебе посоветует, как поступить. Наймет хорошего адвоката. Деньги-то у вас есть.
— Я ничего не знаю о деньгах… Он же ушел, и откуда мне знать, оставил он что-то матери или нет? И самое отвратительное, что, если меня спросить, зачем я все это сделал, я не смогу ответить. Просто не знаю. На меня что-то нашло! Я так ненавидел его тогда… А после того, как он ушел, возненавидел еще больше. Мать плакала, я тебе говорил… У нее глаза стали совсем красными от слез. Ты знаешь, какая моя мама красивая, да и характер у нее золотой. А я — скотина! Вот такие дела.
— Ладно. Иди. Потом позвонишь или приедешь.
Макс так и не понял, испугался ли Капитан или действительно посчитал, что ему лучше всего поехать домой? Но дома-то его как раз и схватят…
Нет, он не поедет домой.
Макс вышел на улицу, зашел в ближайший супермаркет с банкоматом, снял десять тысяч рублей, сел на автобус и доехал до вокзала. Понимая, что его будут искать, он взял билет до конечной станции — Татищево. Там он пересядет на автобус и отправится еще дальше, в одно из маленьких степных сел, почти вымерших и тихих. Снимет комнату у какой-нибудь старушенции и будет себе отсиживаться. Матери позвонит с вокзала, из телефона-автомата, и скажет, что он в порядке, чтобы она не переживала. А вот с сим-картой придется расстаться. Если его начнут искать, то по сим-карте быстро определят его местонахождение. Он видел это не раз в кино.
Он купил билет, зашел в туалет и долго умывался, полоскал рот, чтобы выветрился запах алкоголя и сигарет. Хотелось быть чистым, свежим и чтобы в голове прояснилось.
В ожидании электрички Макс купил в буфете теплую булку, коробку холодного молока и позавтракал. И, только придя немного в себя, позвонил из автомата матери.
— Ма, у меня все хорошо. Никому не верь. Я люблю тебя! Не переживай.
Сказал он это на одном дыхании, боясь, что его перебьют и скажут что-то страшное. Тем более что есть что сказать.
Хорошо, что он не все рассказал Капитану. Он хоть и друг, но его-то зачем втягивать в это дело? Хотя если бы Макс ему рассказал, что произошло с ним после того, как они расстались в клубе, и если бы Кап понял его, поддержал, то друг и спрятал бы его на какой-нибудь даче. У его родителей целых три дачи, причем одну знают все друзья и знакомые, это прекрасный трехэтажный дом в сосновом бору. А вот две другие, доставшиеся им по наследству с материнской и отцовской стороны, стоят заброшенными. Продавать — жалко, много за них не дадут, но и ремонтировать их вряд ли кто станет. Вот на одной из этих дач Макс и мог бы спрятаться. Капитан придумал бы что-нибудь по части продуктов, попросил бы кого-нибудь из местных приглядывать за Максом…
А, ладно! Как получилось, так и получилось.
Макс купил в киоске сигареты. Подошла электричка, он сел и покатил в Татищево.
Глава 3
Вероника
Вероника вышла из палаты, пошатываясь. Она по-прежнему продолжала находиться в кошмарном сне. Стерильная белая палата, стерильное белое солнце, освещавшее белую кровать с лежавшим на ней белым, словно мертвым, Денисом, окутанным белыми простынями, оснащенным белыми трубками… Даже у медсестры, менявшей капельницу, были белые, словно искусственные, волосы. Вероника не удивилась бы, если бы девушка взглянула на нее белыми мертвыми глазами без зрачков.
Когда же наступит пробуждение?
— Вероника? — услышала она над самым ухом, повернулась и увидела молодого человека, русоволосого, с карими внимательными глазами. Из таких вот серьезных мужчин получаются хорошие, заботливые мужья и отцы. Они никогда не повышают голоса на своих близких, на них всегда и во всем можно положиться.
— Да. А вы, вероятно, следователь? — Она продолжала плыть по своему сну, как по прохладной зыбкой реке.
— Нам надо поговорить. Пойдемте, здесь есть зона отдыха, там стоят диваны, тихо, и нам никто не помешает.
Ухоженная огромная пальма с промытыми листьями, кожаные диваны. Как много тяжелых слов услышали они за свою жизнь во время посещения больных родственниками и бесед с врачами, сколько человеческой боли им пришлось увидеть!
— Скажите, Вероника, как давно вы знакомы с Денисом Борисовым?
— Почти три года. Из них два мы состоим в браке.
— Вы знаете, что его обнаружили в своей квартире… Судя по обстановке и состоянию квартиры, ваш муж проживал там какое-то время. То есть вы жили с ним раздельно. Вы поссорились?
Вероника тотчас вспомнила все подобные сцены из кинофильмов, которые крутят по всем каналам круглые сутки. Криминальные истории, убийства, свидетели, суды, адвокаты…
— Это официальный допрос? — спросила она неуверенно.
— Да. Но вы можете не отвечать, если не хотите.
* * *
Но если она не ответит, кто знает, может, тогда они, не дай бог, заподозрят ее?
В эту минуту раздался звонок ее телефона. Номер не определился.
— Алло?
— Ма, у меня все хорошо. Никому не верь. Я люблю тебя! Не переживай.
И все. Гудки.
Ей стало трудно дышать. А лицо — она это почувствовала — просто запылало.
Макс! Объявился! Что означают его слова «никому не верь»?! Где он был всю ночь?
«Убью его, урода… Лучше бы его вообще не было в нашей жизни…» — вспомнила она его слова, обращенные к Денису.
Макс?! Нет, этого не может быть! Он хороший мальчик. Он не способен на убийство, а ведь это — незавершенное убийство. Незавершенное! То есть человек, пырнувший Дениса ножом в живот, хотел его убить, как же иначе? Но им не может быть Макс, не может быть…
Сейчас следователь начнет допытываться, из-за чего произошла ссора, и если она скажет правду — из-за Макса, из-за его невозможности терпеть рядом с собой Дениса, то она тем самым подпишет ему приговор. Господи, да с ней ли это все происходит?!
— Я буду говорить только в присутствии адвоката.
— Хорошо. Тогда мы поедем в прокуратуру. Сообщите своему адвокату, чтобы и он подъехал туда. Время дорого, как вы понимаете. Все слишком серьезно.
— Я не арестована?
— Нет, конечно.
— Значит, я могу сейчас поехать домой?
— Да, можете.
Лицо следователя изменилось. Вместо дежурной озабоченности на нем отразились недовольство, досада.
