— Никто ничего не заметит. Я буду стоять на коленях перед вами и доставлять удовольствие тем способом, который вам так понравился. Моя голова из окна кареты не будет видна, — поспешила заверить его Женевьева. — Всегда мечтала посмотреть на извержение вулкана.
— Боже мой! Я превратил вас в дикарку! — воскликнул Бенедикт. Глаза его заблестели от вожделения. — В чудесную дикарку! Просто восхитительную дикарку!
Женевьева почувствовала невероятную радость, когда поняла, что его настроение улучшилось и он на нее больше не сердится.
Бенедикт тоже был рад. Эта удивительная женщина умела в одно мгновение рассеивать грусть какой-нибудь незамысловатой фразой или жестом.
Но откуда взялась эта грусть? Ведь ничто ее не предвещало. Впрочем, ему не хотелось в этом копаться.
— Вообще, я представлял нашу завтрашнюю поездку несколько, иначе. Думал, это я буду стоять перед вами на коленях. Я хочу, чтобы мое лицо утопало в ваших юбках и ваш вулкан извергся несколько раз. И пусть каждое новое извержение будет сильнее предыдущего, — воодушевился Бенедикт.
Женевьева покраснела. Ею овладели смешанные чувства. С одной стороны, смущали его прямота и бесцеремонность. С другой стороны, она мечтала о том, чтобы сладостная картина, нарисованная Бенедиктом, стала реальностью.
Он заметил, что краска залила ее лицо, но не знал, что стало причиной этого — смущение или удовольствие.
— Думаю, все присутствующие на свадьбе сразу же обратят внимание на то, что герцогиня Вуллертон сидит в карете лорда Бенедикта Лукаса, — задумчиво проговорила она. — Не будет ли подозрительно, если мы всю прогулку безвылазно просидим в карете?
— Ну и что? — не понимая, куда она клонит, спросил он. — Ах вот вы о чем! Думаете, все поймут, чем мы там занимаемся? Ну хорошо, если хотите, я могу выходить из кареты между вашими извержениями, чтобы подышать свежим воздухом, а заодно и поговорить с присутствующими, — сказал он. — Тогда никто ничего не заподозрит.
Женевьева рассмеялась, представив эту забавную картину. Ей вдруг, стало весело и легко. Чем бы ни была вызвана его грусть, она прошла, а это сейчас главное.
— Неужели вы не понимаете, что так только хуже. Ситуация станет еще более двусмысленной в глазах присутствующих, — со смехом проговорила она.
— Ну что ж, тогда мне придется умереть от недостатка кислорода. Утешает одно — я задохнусь в замечательном месте. В райских кущах.
— Бенедикт, вы говорите непристойности.
— Вы правы. Но зато этот разговор невероятно забавен. Уже давно мне не было так весело. — Неожиданно выражение его лица стало серьезным. — Сказать по правде, мне никогда не было так весело. Никогда и ни с кем. Вы потрясающая женщина, Женевьева!
Последнюю фразу он сказал с неожиданным чувством и пылом.
— Я могу сказать то же самое о вас. Еще никогда и ни с кем мне не было так весело и легко, как с вами. Странно, не правда ли?
Бенедикт не знал, что ответить. И стоило ли отвечать. Женевьева очень обрадовалась, когда его настроение улучшилось. Он это заметил и очень растрогался, посмотрел на Женевьеву. Она выглядела необыкновенно привлекательно в таинственном свете свечей. Лицо озаряла радостная улыбка, оно словно светилось изнутри. Но вдруг он представил, что она так же будет смеяться с другим мужчиной, переживать из-за перемен в его настроении, и сердце опять сжалось от мучительной боли.
— Вы поцелуете меня на прощание, любовь моя? — Бенедикт притянул ее к себе, и спустя мгновение губы их слились в поцелуе.
— Вы уже уходите? — расстроенно глядя на него, спросила Женевьева. — К чему такая спешка? Еще даже нет полуночи.
— Герцогине Вуллертон нужно соблюдать режим и ложиться спать до полуночи, чтобы рука поскорее зажила, — сказал Бенедикт и сразу же пожалел о том, что напомнил Женевьеве о больной руке. Ее глаза наполнились слезами, на лицо набежала тень. — Он вас больше не обидит, Женевьева. Уверяю вас. — Бенедикт крепко обнял ее, почувствовав, как она дрожит от волнения. — Я предупредил, что, если он хотя бы приблизится к вам, сразу же будет изгнан из общества за все свои преступления. Так что вам не стоит бояться.
Женевьева положила голову ему на плечо. Так было спокойнее, она чувствовала в нем защитника. Бенедикт прижался щекой к копне ее прекрасных огненно-рыжих кудрей.
— О каких преступлениях вы говорите?
— Джошуа с Уильямом не имели никакого права бить вас и запирать в спальне когда им заблагорассудится, — нахмурился он. — Теперь Уильям знает, что я с превеликим удовольствием выполню свою угрозу и опорочу его в глазах общества, если он приблизится к вам. Поэтому, думаю, он постарается держаться от вас подальше.
— Когда вы обнимаете меня, я чувствую себя в полной безопасности, — со вздохом призналась Женевьева.
— В безопасности? — усмехнувшись, переспросил Бенедикт. — Разве вы не боитесь, что я в любой момент могу заняться с вами любовью, не думая о последствиях?
Вообще-то она имела в виду совсем другое, когда говорила о безопасности в его объятиях. Он, наверное, понял это, но решил перевести все в шутку, чтобы поддразнить ее. Женевьева на него не обиделась и решила поддержать шутку.
— А вам никогда не приходило в голову, что я тоже могу забыть обо всем и отдаться вам?
— Именно поэтому наша связь такая необычная и яркая.
«Наша связь». Это немного удивило Женевьеву. Неужели он считает, что их отношения можно назвать связью? Какое счастье, если он действительно так думает! А впрочем, как еще можно назвать их отношения? Да, у них самая настоящая любовная связь, пусть временами не все идет гладко. Они стали любовниками. Женевьева надеялась, что они окончательно не расстанутся даже после того, как их роман прекратится, останутся друзьями. Мысль о том, что когда-нибудь Бенедикт навсегда исчезнет из ее жизни, была для нее невыносима. Пусть он приходит к ней в гости как друг — это лучше, чем навсегда потерять его.
Женевьева ласково погладила его по руке:
— Я отпустила Дженкинса и потому абсолютно спокойно могу проводить вас до двери. Никто ни о чем не узнает. К тому же я должна закрыть за вами дверь.
— А вы поцелуете меня на прощание?
Женевьева тихо засмеялась. Бенедикт открыл дверь столовой, которую до этого запер на ключ, и они вышли в холл. Яркий свет трех свечей, пробивавшийся из открытой двери столовой, освещал им дорогу.
— Не думаю, что нам стоит сейчас начинать. Ведь мы все равно не сможем довести дело до конца.
Он был бы не прочь «довести дело до конца». Но ему необходимо собраться с мыслями и уяснить для себя отношение к Женевьеве. Вот почему он собирался домой, никуда не заезжая. Ему нужно побыть одному. Он должен понять, почему ему вообще пришла в голову мысль о другом мужчине, будущем любовнике Женевьевы. Почему настроение испортилось без видимой причины? Ведь Женевьева и словом не обмолвилась о другом мужчине.
