– А к нему как попала?
– Бандиты подарили, которые в плен захватили.
– Ты участвовала в войне?
– Нет, налетели на Рогатин, кого успели, похватали, забрали с собой…
– Рабами считаются все захваченные в плен.
– Я не рабыня! – упрямо возразила Роксолана.
– Хуррем, ты не желаешь быть моей рабыней?
На мгновение она замерла, явно пораженная высказанной мыслью, потом встрепенулась, как птица, в зеленых глазах слезы:
– Я ваша рабыня, рабыня вашего сердца, ваших глаз, ваших рук, вашей и своей любви… С первого взгляда и навсегда.
Опустилась на пол у его ног, головка склонилась, по лицу потекли крупные слезы.
– Простите меня за глупые слова, Повелитель.
– Сулейман, – мягко поправил тот. – Я просил, чтобы наедине ты не звала меня Повелителем.
Ее губы чуть тронула смущенная улыбка, как у ребенка, который получил желанное прощение.
– Сулейман…
– Так лучше, – Сулейман старался придать голосу строгость, но сквозь строгие нотки прорывались нежность и обожание. Чуть склонился к сидящей на ковре у ног возлюбленной, поднял лицо за подбородок. – Хочешь свободы?
Роксолана замотала головой, насколько позволяли его пальцы:
– Нет, от вас – нет!
– То-то же.
Султан встал, поднимая и Роксолану, снова повернул ее заплаканное лицо к себе, вздохнул, словно о чем-то сокрушаясь. Если бы ее глаза не застилали слезы, заметила, что в его пляшут веселые огоньки.
– Но отпустить на волю тебя придется…
– Нет!
– Ты же только что заявляла, что свободна? – Снова в его глазах притворная суровость, и снова Роксолана не заметила лукавства. – Вынужден освободить…
– Повелитель, умоляю, не гоните меня! Я не перенесу разлуки.
Она уже рыдала, и Сулейман понимал, что это не игра, что Хуррем действительно несчастна от одной мысли, что может быть изгнанной от него даже с богатыми дарами и свободой. Так и было, одна мысль о разлуке с Сулейманом для Роксоланы невыносима, она сколько угодно могла воевать с окружением султана, ненавидеть всех, но самого Сулеймана любила по-настоящему.
– …потому что султаны не женятся на рабынях, даже на рабынях любви, – подчеркнул нарочно, чтобы очнулась и из-за рыданий не пропустила главное. – И как свободную женщину со свободным сердцем, прошу стать моей женой пред Богом.
– К-как?..
– Хуррем, ты же хотела этого?
– Я… да, очень.
– Тогда почему слезы? Ты будешь моей женой пред Богом? Желаешь совершить обряд у кадия по законам шариата?
– Так не бывает… – сказала вовсе не то, что хотела, но то, что невольно вырвалось изнутри. Так действительно не бывало много-много лет. А уж чтобы наложница, даже объявленная много лет назад Хасеки, становилась законной супругой султана – такого не бывало вообще никогда. Если предки Сулеймана и женились на ком-то по шариату, то только на знатных и богатых, которых привозили завернутыми в роскошные меха, которых сначала нужно было взять в жены, а потом вести в спальню.
Сулейман кивнул:
– Не бывало раньше. Но и таких, как ты, Хасеки, тоже не бывало. Так ты будешь моей женой?
Она больше не повторяла чужие глупости, какая разница, бывало или не бывало, Сулейман звал ее стать женой пред Богом, что могла еще ответить Роксолана?
– Да.
Сбылось то, о чем мечтала все последнее время, она станет женой пред Богом, а не просто наложницей, родившей детей.
– А свадьбу?
– Какую?
Сулейман все же рассмеялся:
– Нашу! Помнишь, ты желала свадьбу для Михримах? Почему бы сначала не отпраздновать собственную?
Роксолана родила свою дочь Михримах в день свадьбы Хатидже и Ибрагима, вынуждена оказалась родить, потому что, отравленная, могла бы не доносить ребенка до срока, Зейнаб пришлось вызывать преждевременные роды. Но, едва придя в себя, отправилась смотреть на чужое счастье, совсем девчонка, семнадцати не было, с трудом сдерживала слезы, по-доброму завидуя султанской сестре, которую не бросали поперек седла грубые руки насильников, не гнали, как скот, не держали в неволе, а еще которая была красивой невестой на богатой свадьбе.
И для своей хорошенькой малышки Михримах тоже желала красивой любви без надрыва и красивой свадьбы. Если честно, о собственной и не помышляла. Стать женой пред Богом хотела, чтобы не быть просто наложницей, но о свадьбе не думала.
– О, Аллах!..
– Накинь покрывало плотней и яшмак тоже, нам пора.
– Куда?
– Хуррем, ты совсем голову потеряла? Ты же согласилась стать моей женой, значит, пора к кадию.
Так и случилось – неожиданно, хотя и долгожданно, скромно и неприметно для остальных. Она стояла перед главным кадием в Айя-Софии, укрытая плотной накидкой, а Сулейман сжимал дрожащие пальчики своей сильной рукой, стараясь приободрить возлюбленную.
Были произнесены положенные слова, Сулейман подтвердил, что берет в жены женщину, стоящую рядом, щедро одарил заикавшегося от необычности проводимого обряда кадия, как же, полтораста лет султаны Османской империи не брали в жены никого вот так – по шариату, оставляли любимых женщин просто наложницами. Конечно, развод не проблема, но сам поступок Повелителя, объявившего женой рабыню, потрясал.
Когда кадий перед обрядом попытался осторожно напомнить султану о том, что Хуррем хотя и Хасеки, но ведь невольница, тот рассмеялся:
– Невольница? Разве только любви. Она никогда не была рабыней, но на всякий случай я даровал ей свободу. Можете быть спокойны, ваш Повелитель женится на достойной женщине.
Эти слова вызвали у главного кадия зубовный скрежет, который тот, конечно, постарался скрыть. Не спасли даже щедрые дары от имени новой султанши, обещание построить мечеть, а еще просьба прислать имама, чтобы беседовать о Коране со средними сыновьями – Селимом и Баязидом.
Как в Стамбуле узнали о том, что только что произошло в Айя-Софии, неведомо, народ всегда чувствует большие события даже без слов и объявлений. На улицах немедленно послышались крики приветствия новой султанше, вернее, не новой, а единственной, последнюю законную жену еще султана Баязида I, давным-давно казненную еще Тамерланом, никогда и не вспоминали. По городу смерчем пронеслось: Повелитель назвал Хасеки Хуррем своей женой! Вот радость-то!
Чему радовались, судьбе Хуррем, бывшей рабыни, а ныне всесильной султанши? Ничуть, на Роксолану стамбульцам наплевать, скорее наоборот, утвердились в убеждении, что ведьминскими чарами заставила султана жениться по шариату. А радовались тому, что в честь такого события обязательно будут щедрые пожертвования, раздача милостыни, а то и праздник, большой, щедрый праздник с угощением простому люду, развлечениями и снова подарками. Потому и кричали слова приветствия.
