Она не спрашивала, а утверждала, будто точно знала ответ, но Ирина торопливо закивала:
— Да, да! Мальчик есть, сын. В этом году в институт поступает.
— Тем более. Сын без отца — плохо. — Она подумала и добавила: — Можно и соперницу извести — для верности. Только вещь ее нужна какая-нибудь.
Ирина вспомнила о сережке, которую до сих пор зачем-то таскала с собой в сумке. На секунду мелькнула совсем нехорошая, жестокая мысль. Эта женщина, что разрушила мир, который она так долго создавала день за днем, выстраивала по кирпичику… Пусть ей тоже будет плохо! Пусть она уйдет, исчезнет, пропадет без следа, эта тварь, которая лишила ее счастья и навлекла беду на ее мужа!
Она уже готова была крикнуть: «Да, хочу! Хочу, а там — будь что будет…» — но в последний момент опомнилась, и роковые слова замерли на губах. Какое право она имеет распоряжаться чужой жизнью? Кто знает, какая она на самом деле, эта самая соперница? Может быть, она не злая, а просто глупая? Уж пусть живет, только ее семью оставит в покое!
Ирина покачала головой:
— Нет, не надо. Я только хочу, чтобы Витя вернулся.
Ей показалось, что в темных глубоких глазах собеседницы мелькнуло что-то вроде сожаления, как у хищного зверя, упустившего добычу.
— Ну, как знаешь. Тебе решать — тебе и отвечать за все. Руку протяни.
Ирина вытянула вперед правую руку, не понимая еще, зачем это нужно. «Прямо как в поликлинике, когда анализ крови сдаешь…» — рассеянно подумала она.
На миг блеснуло острое лезвие, потом была боль, и по руке потекла теплая алая струйка. Колдунья быстро стерла ее куском белой ткани и принялась водить над ним руками, что-то шепча себе под нос. До Ирины донеслось только «чтоб не ел, не пил, не спал, не жил…». От этих слов веяло такой ледяной, запредельной жутью, что хотелось зажмуриться, заткнуть уши и бежать отсюда прочь без оглядки, но приходилось сдерживать себя. Надо, непременно надо вытерпеть все до конца!
Она сидела бледная, сжав губы и боясь шелохнуться. Только когда госпожа Альвина выдернула нитку из окрашенного ее кровью лоскутка, Ирина вздрогнула и чуть не закричала. На краткий миг все тело пронзила такая боль, словно это из нее тянут жилы, словно часть ее существа находится в этих сильных, безжалостных руках!
А колдунья тем временем вдела алую нить в большую иглу и принялась сшивать ею два белоснежных платка, все так же тихо нашептывая что-то. Слов Ирина уже не могла разобрать, но по мере того, как соединялись два куска ткани, она все больше чувствовала, что и они с Витей снова могут быть вместе. Боль отступала, и вместо нее приходило успокоение и безмятежность. Все будет хорошо, непременно… Не зря же она пришла сюда сегодня!
Закончив свою работу, Альвина протянула ей тугой тряпичный сверток. Сейчас ее голос звучал сухо, делово, как у начальника, дающего инструкции подчиненным:
— В лес пойдешь, зароешь под осиной. И непременно в полнолуние, смотри не перепутай! Три дня у тебя осталось. Будешь возвращаться — ни с кем не разговаривай, да иди так, чтобы тебя вовсе никто не увидел, иначе силу потеряет колдовство. Поняла?
Ирина кивнула. А колдунья продолжала:
— Сработает не сразу, на третье полнолуние. Тогда принесешь деньги, две тысячи.
— Две тысячи — чего? — робко переспросила она.
Экая непонятливая! Колдунья досадливо поморщилась:
— Долларов, конечно!
Ирина сразу сникла. Таких денег у нее самой не было. Витя, конечно, давал на хозяйство и покупал все, что нужно, даже подарки делал на день рождения или там на Восьмое марта, но она и понятия не имела, сколько он зарабатывает. Спросить об этом или потребовать чего-то большего ей никогда в голову не приходило. Как-то с самого начала повелось, что деньгами в семье распоряжается муж… Если попросить у него такую сумму, непременно спросит — на что? И что она ответит тогда?
Но отступать было уже некуда. Не скажешь ведь — ах, извините, я передумала! Ирина решила, что как-нибудь выкрутится. Если Витя снова станет ее Витей, она непременно сумеет его уговорить. В конце концов, соврет что-нибудь, придумает… Ради такого дела — можно.
— Да, непременно принесу! Не сомневайтесь.
Она не узнала свой голос — таким чужим, слабым и хриплым он показался ей. На лице колдуньи отразилось удовлетворение.
— Хорошо. А теперь уходи. Да не забудь, что я говорила!
Ирина не помнила, как вышла из квартиры, как оказалась на улице. Голова кружилась, перед глазами все плыло и качалось, и ноги как будто сами несли ее прочь.
Потом она долго стояла во дворе у подъезда, смотрела на воркующих сизарей, на старушек на лавочке и пыталась понять — не приснилось ли ей все это? Колдунья, свечи, синие молнии в хрустальном шаре, нить, окрашенная ее собственной кровью… Было это или нет?
Лоб покрылся противной испариной. Ирина сунула руку в карман плаща, чтобы достать платок, но вместо него на свет божий показался маленький тряпичный сверток, крепко прошитый ярко-алой ниткой.
Значит, все правда… Несколько секунд Ирина смотрела на него, потом поспешила спрятать, словно боялась, что при свете дня колдовство утратит силу.
Она зачем-то оглянулась по сторонам, как будто опасаясь, что кто-то следит за ней, и медленно пошла к метро.
Госпожа Альвина (по паспорту ее звали Алевтина Петровна Ситникова, но в последние годы она сама предпочла об этом забыть и даже серьезно подумывала — не поменять ли документы?) опустилась в глубокое мягкое кресло и усталым движением стянула с головы черный парик с длинными локонами.
Несколько минут она просто сидела с закрытыми глазами, прокручивая в памяти разговор с клиенткой. Кажется, все в порядке, все как обычно… Как всегда, после сеанса она чувствовала себя усталой и опустошенной. Надо отдохнуть, прийти в себя, благо сегодня новых клиентов не предвидится.
Она выключила из розетки светильник-шар, так напугавший ее давешнюю посетительницу, раздвинула тяжелые шторы, впустив в комнату солнечный свет, и настежь открыла окно. Вся комната пропахла этими ароматическими палочками, будь они неладны… А что поделаешь — народ привык к стереотипному образу колдуньи, приходится соответствовать! Отсюда и парик, и грим, и весь колдовской реквизит. Если уж человек хочет быть обманутым, так почему бы не помочь ему в этом?
Альвина скинула черно-красный балахон, аккуратно сложила его и убрала в шкаф. Она надела любимый махровый халат, села к зеркалу и принялась тщательно снимать косметику.
Кошка подошла, замурлыкала и потерлась о ноги.
— Сейчас, Мара, сейчас, дам тебе поесть! Подожди немножко.
Она в последний раз провела по лицу ватным спонжиком, точными, привычными движениями «вбила» питательный крем кончиками пальцев. За внешностью надо следить, внешность — это капитал! Пусть она и не фотомодель, не актриса и не телеведущая, но все равно… Это ведь только в рекламе газировки «имидж — ничто, жажда — все!», а ей приходится каждый день изображать целый моноспектакль для одного зрителя.
