— Так, — он аккуратно отставил корзинку в сторону, — с тобой, сучка, я потом поговорю. А тебя, — он подошел ближе, взял Андрея за подбородок, — в морге по чертежам не соберут!
Удар отбросил его к стене. В левый глаз будто гвоздь вонзился. Андрей пытался прикрыть лицо руками, но где там! Удары сыпались на него со всех сторон. Он скорчился на полу и даже не пытался сопротивляться. Только когда тяжеленный Витькин ботинок врезался прямо в солнечное сплетение, туда, где ребра сходятся под грудиной, Андрей закричал противным, раздирающим криком. Тут голос подала и Светочка, которая до этого сидела тихо-тихо, скорчившись на табуретке в углу и сжимая обеими руками полы халатика на груди.
— Витя… Перестань, ты же убьешь его.
— Молчи, б…! — огрызнулся муж. Потом подумал и добавил: — Убил бы падлу, только сидеть за такую мразь неохота.
Видно было, что первая вспышка гнева уже прошла. Он легко, одним движением поднял Андрея на ноги и тихо, но веско произнес:
— А теперь — вали отсюда! И запомни, еще раз увижу, ноги из жопы повыдергиваю.
И так же легко вышвырнул Андрея на лестничную площадку. Вслед полетели его вещи — куртка, свитер, ботинки… Он кое-как оделся, сидя на заплеванном полу. Ботиночные шнурки никак не хотели попадать в дырочки. И брючный ремень застегнуть он так и не сумел — руки плохо слушались, будто чужие. Андрей посидел на полу еще немного, собираясь с силами, потом заставил себя встать. Было очень страшно, что Витька передумает и вернется за ним. Тогда уж точно убьет.
Шатаясь, Андрей вышел из подъезда. Он шел по улице, вытирая кровавые сопли с лица, и почему-то никак не мог вспомнить дорогу домой. Яркое осеннее солнце било в глаза, и все многоэтажки казались на удивление одинаковыми. Кажется, сюда… А может, и нет.
Вилен Сидорович Поликарпов с самого утра уже был на ногах. Когда привыкаешь всю жизнь вставать рано, то и спать особо не хочется, а потому и поднялся он как всегда, в шесть пятнадцать. Помнится, даже фильм был такой — «Жизнь по заводскому гудку». Или книга? Да и не важно. Главное — старая закалка дает себя знать! Не то что у теперешних неженок — дай им волю, целый день дрыхнуть будут. Ох, плачет сто первый километр по многим… Раньше, бывало, судили за прогулы и опоздания, тунеядствовать никому не давали, зато порядок был, а сейчас все личность уважают — и страну до ручки довели.
Другое дело, что встать-то встал, но идти больше некуда.
Помаявшись с полчаса в пустой квартире, Вилен Сидорович погулял с Крошкой, посидел немного у подъезда, но заняться было нечем, а просто так сидеть — скучно. Нехотя он поплелся домой и принялся готовить завтрак. Есть, в общем-то, тоже не хотелось, но, во-первых, нужно, а то снова язва разыграется, а во-вторых, голодная Крошка вертится под ногами, тихо поскуливая и выразительно заглядывая в глаза хозяину.
Геркулеса в пакете осталось на донышке — так, на раз сварить хватит, не больше. И молока нет, растительное масло на исходе… Значит, придется идти на оптушку за продуктами. И запастись бы неплохо на подольше — цены-то вон как скачут каждый день! Тяжело, конечно, и ноги болят, и идти далековато, и на метро ехать четыре остановки, а что делать? В магазине покупать — никаких денег не напасешься. Только вот идти туда пока рано — на часах всего семь тридцать. Даже торгаши еще глаза не продрали.
Вилен Сидорович хозяйственно застелил стол газетой и вяло принялся за еду. Каша на воде получилась невкусная, да еще и пригорела. Он и есть не стал толком — так, похлебал пару ложек, а остальное плюхнул в Крошкину миску. Потом собрал газетный лист со стола и хотел уже было выбросить, когда вдруг что-то привлекло его внимание. Ну-ка, ну-ка… Он аккуратно разгладил смятую страницу, даже очки достал. Счастье оптом и в розницу! Это ж до чего люди дошли! Мало им, что страну по кускам продали, теперь еще и счастьем торгуют. Или аферисты какие-нибудь, или подпольный публичный дом теперь так называется. Сказать бы им пару ласковых… А что, можно и сказать. Тут и телефончик есть.
Пока Вилен Сидорович крутил тугой диск допотопного телефонного аппарата, он прикидывал в уме, что скажет этим жуликам, которые совсем стыд потеряли, и даже остался доволен собой. Целая речь получилась. Но рот открыть не успел — как только раздался щелчок соединения, в трубке зазвучал записанный на пленку писклявый голосок. Ах ты господи! Автоответчик. Ну да, рано ведь еще. Эти, которые на фирмах работают, раньше десяти, наверное, и не появляются. Адрес вот только странный. Он точно знал, что никакого Пыхова переулка в Москве нет. То есть был когда-то почти в самом центре, недалеко от Дома композиторов, и стояли там уродливые двухэтажные дома барачного типа, только их сломали давным-давно, еще в пятидесятых.
А впрочем, кто ж их, теперешних, разберет! Улицы все переименовали, чтобы было опять как при царском режиме, может, и Пыхов переулок заново отстроили? Ладно, ну их к лешему. Вилен Сидорович вздохнул и стал собираться — пока дойти, пока доехать, а там, глядишь, и рынок откроется. С сомнением посмотрел на старенькую хозяйственную сумку из коричневой болоньи, с которой обычно ходил в магазин — пожалуй, маловата. К тому же и протерлась по швам — ведь ее еще Зина сшила! А вот это — он вытащил из стенного шкафа здоровенную кошелку на колесах с длинной ручкой — в самый раз, по крайности не так тяжело будет. Вспомнив о жене, Вилен Сидорович расстроился. Вроде прожили столько лет вместе, и всякое в жизни было, и ругались часто… А вот теперь ее нет и чего-то не хватает, тоскливо одному. Даже поговорить не с кем.
В метро было много народу, вагон забит почти до отказа. Вилен Сидорович кое-как притиснулся в уголок со своей кошелкой. Хоть бы место кто уступил пожилому человеку! Вот, например — сидит молодая девка, морда размалевана, юбка еле стыд прикрывает, уткнулась в свою газету — и ничего ее больше не касается. Ясное дело, проститутка.
Пузатый мужчина, сидевший рядом с противной девицей, поднялся и вышел на следующей остановке. Вилен Сидорович нацелился было на освободившееся местечко, да не поспел подхватить кошелку вовремя и задел колесом носок ее лакированной туфельки.
— Блин! — взвизгнула девица. — Смотри, куда прешь, козел, со своей бандурой!
Вилен Сидорович и сам еле устоял на ногах, тем более что поезд резко затормозил. И место уже заняли — плечистый молодой парень живо плюхнулся на сиденье. Мелочь вроде, но все-таки обидно.
А наглая девица и не подумала извиниться за грубость. Наоборот — отодвинулась подальше, в самый угол, принялась рассматривать испачканную туфельку и, брезгливо кривя ярко накрашенный рот, процедила сквозь зубы:
— Развелось вас, старперов! Не протолкнуться прямо.
Вилен Сидорович задохнулся от возмущения:
— Да мы всю жизнь работали! А ты, сикилявка…
Девица вдруг подняла на него большущие, серые, будто сажей обведенные глаза и строго сказала:
— Как работали, так и живете. Передохнете — всем легче будет.
Вилен Сидорович вдруг почувствовал себя плохо. Куда там ругаться с грубиянкой — на ногах бы устоять, не упасть! Подобные слова ему, конечно, доводилось слышать и раньше, но сейчас почему-то было особенно обидно. Будто холодная, мутная волна подкатила под сердце и вот-вот накроет с головой, воздуха не хватает, перед глазами мелькают черные мушки… Надо скорее выйти на улицу, уж бог с ним, с рынком.
