В руки ему выпала фотокарточка, заложенная между страниц. Наташа, его Наташенька в ситцевом платье и соломенной летней шляпке улыбалась, скрестив руки на выпирающем под платьем животе. Именно такой он увидел ее своим внутренним взором, когда беседовал с Шарлем де Вилем, — веселой, кокетливой и чуть-чуть смущенной. Не было больше страха в ее глазах, только молодость, любовь и ожидание счастья.
Он стоял босиком на утрамбованном земляном полу в палатке с журналом в руках — и плакал от радости. Постепенно, день за днем он вспоминал всю свою жизнь — другую жизнь, которой не было. Детство в Петербурге… Переезд в Москву вслед за отцом, получившим новое назначение в Железнодорожном ведомстве… Годы учения в университете… Ох и попойку они закатили по случаю окончания! Его однокурсник Радлов, помнится, тогда плясал, изображая бурятского бога, и пытался напоить пивом рояль.
Потом — женитьба на Наташе. Четко, будто на фотографии, он увидел их свадьбу — юную невесту в простеньком кисейном платьице, что сшила своими руками, и себя самого — огромного, неловкого, во взятом у приятеля парадном костюме. Рукава, помнится, еще коротковаты были, и его широкие, костлявые запястья все время вылезали наружу, как ни одергивай. Комнатка в мансарде под самой крышей… Денег было маловато, у него были всего одни брюки, зато сколько нежности! Сергей Николаевич даже покраснел, вспомнив первый год их совместной жизни.
Зато теперь он — известный, многообещающий ученый, профессор, отец семейства… На его лекциях в аудитории не бывает свободных мест, даже в проходах стоят иногда и с других факультетов приходят послушать. И это — в неполных тридцать три года, когда все еще впереди!
А вся его прежняя жизнь, тяжелая и горькая, в которой были боль и потеря близких, тюрьма, лагерь, годы забвения, — всего лишь нелепый кошмарный сон, приснившийся душной августовской ночью.
Сергей Николаевич накинул парусиновый пиджак, натянул пыльные сапоги и вышел из палатки. Он выпрямился во весь свой немалый рост, вдохнул воздух полной грудью… Стоять в прозрачном воздухе летнего дня, когда взгляд свободно блуждает по равнине, неизменной с тех пор, когда первый всадник проскакал на своем коне по ее просторам, было незабываемым ощущением, почти чудом.
— Сергей Николаевич, — Радлов осторожно тронул его за плечо, — идите скорее! Там новое захоронение. Уж хотели вскрывать, но я велел вас дождаться.
Сергей Николаевич быстро, размашисто зашагал за ним. В самом деле, сколько ж можно природой любоваться, когда дело стоит! На раскопе работа идет вовсю. Обожженные солнцем, перемазанные в земле потные люди улыбались ему и желали доброго утра. Он радостно узнавал лица сотрудников экспедиции и аспирантов, студентов, даже сезонных рабочих и со всеми успевал поздороваться.
— Вот, видите, четырехкамерная могила, в точности как в Пазырыкском захоронении!
Сергей Николаевич не смог дождаться, пока рабочие снимут верхний слой земли и разберут бревна, составляющие подобие шатра над могилой знатного скифа. Он как будто чувствовал, что сейчас перед ним находится самая значимая находка всей его жизни, закономерный итог многолетних научных изысканий. Вместе со студентами он принялся сам разбирать хрупкие от времени деревянные конструкции, и то, что он увидел, не обмануло его ожиданий.
Умерший лежал на спине, лицом на восток, окруженный предметами роскоши. На шее у него было прекрасное бронзовое крученое ожерелье, а золотые кольца унизывали все пальцы. Нож с ручкой из слоновой кости лежал в пределах досягаемости левой руки, как будто этот воинственный кочевник и после смерти рассчитывал воспользоваться им в случае опасности. Тут же лежал богато украшенный колчан с шестьюдесятью семью стрелами и хлыст для верховой езды.
В соседней камере, чуть поменьше размером, на бронзовых похоронных носилках, покоилось тело женщины, на которой все еще были надеты золотые кольца, ожерелья и браслеты. Украшения, золотые бляшки и пуговицы лежали, перемешавшись с ее костями. Полуистлевшая золотая вуаль все еще покрывала ее голову, и бронзовое зеркало, небрежно брошенное на расстоянии вытянутой руки, чуть блестело на солнце. Как будто даже в смертный свой час, перед тем как сопроводить супруга в последний путь, скифская царица бросила последний взгляд на свою красоту…
В третьей камере, значительно меньшего размера находились два тела. Видимо, слуги древнего скифского правителя нашли здесь свой последний приют — украшений было значительно меньше, только бронзовые бляшки, которые когда-то крепились на одежду, в беспорядке рассыпаны среди голых костей. Последнее отделение занимали шесть амфор, в которых все еще находились остатки масла и вина.
Как будто кочевник, отправляясь в далекий путь, позаботился о том, чтобы взять с собой самое необходимое.
Сергей Николаевич долго не мог оторваться от этого зрелища — и завораживающего, и жуткого одновременно. Кажется, его состояние передалось всем его коллегам, и теперь они стояли вокруг раскрытой могилы, не в силах произнести ни слова. Уже потом опомнились люди, застрекотали вокруг фото и кинокамеры, дабы запечатлеть торжественный момент, заскрипели карандаши и перья по бумаге. Потом, через много лет, украшения из станицы Каменецкой будут лежать в Эрмитаже, а без их фотографий не обойдется ни одна научная работа о культуре скифов.
Сергей Николаевич стукнул себя по лбу. Надо же, как он мог забыть! Сумка-то вместе с дневником осталась в палатке! Надо сходить за ним, записать, пока свежи впечатления.
По пути в лагерь Сергей Николаевич встретил Миколу Сидорчука, который держал в станице мелочную лавочку и каждый год продавал съестные припасы для экспедиции. Сергей Николаевич подозревал, что с огромной пользой для себя. Но куда ж деться без Миколы! Даже сезонных рабочих не удалось бы набрать без его содействия. Местные станичники побаивались древних курганов, говорили про заклятые клады и какие— то загадочные «бисовы огоньки», а Микола только посмеивался в усы.
— Воны люди ученые, воны слово знають! — говорил он со значением, поднимая палец вверх.
Односельчане верили ему и шли копать землю для понятной им цели, благо что оплачивалась такая работа куда как хорошо. А Микола богател, довольно потирал руки и уже задумывался о расширении торгового дела.
Только вот сегодня он что-то сам на себя не похож. Сергей Николаевич удивился даже. Степенный, обстоятельный, пузатый и седоусый Микола почему-то бежал со всех ног ему навстречу.
— Барин! Сергей Николаевич! Письмо вам из Питера, срочное! Только что «быстрой почтой» доставили!
Вот те на! Лет пять назад купец Веденянин — лесопромышленник и миллионер, известный на всю Россию своими чудачествами, решил во что бы то ни стало перехватить выгодный контракт на поставку строевого леса у извечного своего конкурента Щелыкова. Да только не поспел вовремя — слишком медленно почта идет от Архангельска до Москвы. Почесал в затылке купец… да и придумал учредить «быструю почту» — для тех, кому очень к спеху и дело не терпит отлагательства. С тех пор на автомобилях, курьерских поездах и даже аэропланах доставляют корреспонденцию в любой уголок страны. Удовольствие это весьма дорогое, и люди, не обремененные тяготами богатства, прибегали к услугам «быстрой почты» только в самом крайнем случае.
