И вот уже сердце стучит быстро-быстро, руки дрожат, лоб покрывается противной липкой испариной, и голова вот-вот взорвется от боли.
Не надо, пожалуйста, не надо!
Хотелось закрыть глаза и бежать прочь без оглядки, но сил не было, ноги словно к полу приросли. Перед глазами плывет красный туман. Мелькают какие-то лица… Вот усатый хачик в кепке… Когда весной громили рынок возле станции Карманово, он вылез из своей палатки, права качать стал, пока не получил нож под ребро. Димон постарался, он вообще хачей ненавидит люто, особенно после того, как его девушка загуляла с палаточником. Так и сказала, сучка: от тебя, мол, никакого толку, слоняешься без дела, денег в кармане – ноль, даже в кино не сводишь никогда, а Гурген мне шубку к зиме купить обещал… Димон с тех пор вообще озверел, и на «акциях» (это когда собирают молодняк человек по двести – черных громить организованно и кое-какое бабло перепадает даже) старается достать их побольше. Вот и того, в кепке, сразу насадил, он и пикнуть не успел – только осел на землю, кровь хлынула изо рта, а сейчас смотрит прямо в глаза и ничего больше не боится. А им самим – страшно…
Вот негр в полосатой вязаной шапочке. Его поймали ночью, на темной улице, от души попинали ногами. Он сначала дергался, потом перестал. Илья Петрович, их куратор из «Скин-легиона», сказал (и правильно!): «Понаехали из своей Африки, наркотиками торгуют, СПИДом заражают всех подряд. Родину защищать надо». Он вообще мужик башковитый – как загнет что-нибудь про наследие арийцев, так парни прямо не дыша слушают. Ну и лестно, конечно, становится… Вчера был никто, гопота неумытая, а сегодня – защитник арийской расы!
Вот маленькая девочка-побирушка. Таджичка или узбечка – их сам черт не разберет, узкоглазых этих. Рваное платьице, чумазая мордашка, грязные ладошки… Ее облили бензином и подожгли, она еще так смешно бегала – ребята от души повеселились, даже на камеру засняли!
Только теперь им было совсем не смешно. Они стояли, не в силах двинуться с места, глаза их остекленели, и каждый сейчас переживал смерть своих жертв – ужас, отчаяние, боль и тот страшный момент, когда душа оставляет тело.
А человек-зверь обвел взглядом их лица, словно хотел каждого запомнить навсегда, криво усмехнулся, показав огромные клыки, и произнес нараспев, медленно и непонятно:
– Вы – не живете, и вам – не жить!
Тем временем поезд уже подходил к станции. Как только электричка остановилась, парни, словно очнувшись от временного оцепенения, выскочили наружу, отталкивая друг друга, и бросились бежать без оглядки.
Всего через несколько дней подмосковный поселок Станкомаш (кто бы только знал, что по-русски можно сказать такое!) будет потрясен странным происшествием. Сразу пятеро молодых людей одновременно окажутся в местной больнице с одинаковым диагнозом – обширный инсульт. Двое умрут почти сразу, один проведет в коме две недели, да так и не очнется, еще один на всю жизнь останется парализованным инвалидом, а единственный, кому доведется поправиться, едва оклемавшись, уйдет из дома, и след его затеряется навсегда.
Горе-то какое! Родители только диву даваться будут – вроде парни молодые, здоровые, не пили, не курили, спортом занимались, и вдруг…
Вот и говори теперь о плохой экологии и стрессах.
Много позже в монастыре под Суздалем объявится молодой послушник, который будет целыми днями работать над восстановлением храма, а по ночам истово молиться, простаивая все службы. Святые отцы сами будут дивиться его рвению. Он примет постриг под именем брата Иова, в память Иова Многострадального. Настоятель обители отец Александр еще посомневается – давать ли благословение такому молодому, но после того, как проговорит с послушником в своей келье несколько часов, все же согласится, сокрушенно качая головой и приговаривая: «Эх, грехи наши тяжкие! До чего же Сатана в миру силен стал…»
Всю оставшуюся жизнь (а проживет он еще долго, до восьмидесяти) брат Иов проведет в обители, но настоящего имени его так никто и не узнает. В старости он примет обет молчания, будто одного пострига и вечного послушания ему покажется недостаточно. Только после его смерти, обмывая тело, монахи увидят странную татуировку на груди – косой крест с загибающимися концами, похожий на свастику.
Сергей вернулся в вагон на слабых, подгибающихся ногах. Могучий дух человека-зверя покинул его тело, и теперь он чувствовал себя совершенно обессиленным.
Алена дрожала крупной дрожью, прижавшись к Володе всем телом, а он обнимал ее за плечи здоровой рукой. Видно было, что ему очень больно – лицо бледное, на лбу выступили крупные капли пота, он кусал губы и изо всех сил старался не стонать, но все же пытался как мог успокоить подругу.
– Ну, все уже, все! – приговаривал он.
Сергей подошел и сел на пустую скамью напротив них. Он видел, как в глазах Алены на секунду метнулся страх, и она сделала движение, как будто инстинктивно хотела отодвинуться от него, боясь случайно прикоснуться.
А в следующий момент девушка закрыла лицо руками и заплакала навзрыд, горько и безутешно.
– Что же это такое, Господи… – бессвязно повторяла она, – что же творится…
Сергей увидел Володину гитару в чехле, заботливо прислоненную к стенке. Сейчас она выглядела так сиротливо, будто знала, что хозяин больше никогда не возьмет ее в руки, не коснется струн длинными чуткими пальцами. Он вздохнул как человек, которому предстоит выполнить тяжелую, но необходимую работу, заглянул в глаза Володи, почти белые от боли, и строго сказал:
– Руку дай!
Володя покорно протянул свою покалеченную правую. Рука была страшная, сине-багрового цвета, и уже начала опухать. Сергей чувствовал, как раздробленные кости торчат под кожей. Он взял ее в свои ладони, закрыл глаза и держал так долго-долго, представляя, как теплый золотой луч проникает в истерзанную плоть, унимая боль, соединяя поломанные кости, сращивая сухожилия, мускулы и нервы… Володе показалось, что Сергей бормотал что-то невнятное себе под нос, но что именно – он разобрать так и не смог.
Наконец Тринадцатый отпустил его. Сам он выглядел в этот момент так, что краше в гроб кладут – руки бессильно повисли вдоль тела, как плети, пот ручьем тек по лицу, на лбу вздулись синеватые жилы.
– Кажется, все! – выдохнул он.
Володя поднес руку к глазам, словно хотел разглядеть получше. Ему даже показалось на мгновение, что ладонь испускает легкое свечение, словно натертая фосфором. Оно скоро исчезло, но странное дело – боль ушла, пальцы свободно шевелятся, и отек пропал! Он даже засмеялся от радости. Вот это да! Ай да Серега!
– Ты… Ты… Как ты это сделал?
Сергей вяло покачал головой. Он как будто не слышал его.
– Выходить пора, – сказал он и встал со скамейки.
И верно – за окном мелькнула платформа, поезд остановился.
«Станция Сытино!» – прокаркал металлический голос из динамика.
Они еле успели выскочить из вагона – за секунду до того, как автоматические двери сомкнулись за спиной. Уже совсем стемнело, и луна взошла на небе… Тринадцатому показалось даже, что она смотрит на него с легкой укоризной – что ж ты, мол, столько времени потерял зря?
