Мешко, подкидыш без роду и племени, не знавший ни отца, ни матери, стал его первым спутником, и не было у него никогда помощника столь же преданного – без сомнений, без страха, без проклятых вопросов, которые смущают ум, впиваясь в мозг, словно отравленные иголки.
Именно из-за сомнений и погиб когда-то Ярнес Тибад, известный также как ученый аптекарь Альбрехт Доденхайм. Жалость к людям, которые в темноте своей, как всегда, не ведают, что творят, стремление достучаться до их ума и души, вразумить и направить привели его к мучительной смерти. Тогда настали черные дни для них всех, и пришлось бежать, бросив привычные места, пока не добрались до дикой, тонущей в снегах Московии – единственной страны, не затронутой язвой инквизиции…
Грандмастер до боли стиснул кулаки, так что костяшки пальцев побелели. Он снова видел глаза друга, слышал его прерывающийся, взволнованный голос… Много лет прошло с тех пор, но боль от утраты так же остра и свежа, как и в первый день. Без Тринадцатого круг не полон, и сила его ущербна.
И теперь, похоже, уже навсегда.
Мешко тихо тронул его за плечо:
– Мастер… Пора. Ночь полнолуния, все в сборе.
– Да, да, иду.
Грандмастер медленно поднялся из кресла. Мешко подал ему длинную мантию, с поклоном протянул серебряный медальон на цепочке. Он кинул быстрый взгляд на черный камень, на печальное лицо учителя и тихо спросил:
– Тринадцатый?
– Да.
– Неужели безнадежно?
– Похоже, что так. Времени осталось совсем мало. Это полнолуние – последнее для него.
Мешко нахмурился. Густые брови сдвинулись над переносьем, и черные глаза на миг сверкнули прежним, разбойничьим огнем.
– Но почему, Мастер? Прикажи только – и он сегодня же будет здесь! Почему ты не хочешь помочь ему? Вспомни, сколько раз тебе уже доводилось менять судьбу человека! Это ведь совсем несложно…
Грандмастер сокрушенно покачал головой.
– Человека – да, – ответил он со вздохом, – но Тринадцатый – не совсем человек, и у него особенная судьба. Видишь этот камень? Он твердый, но очень хрупкий. Дерево резать легче.
– Так что же, пусть погибает? Эх, будь все проклято!
Он резко махнул рукой, и догорающая, оплавленная свеча вдруг выпала из подсвечника на стол. Бумаги, наваленные грудой, вспыхнули ярким веселым пламенем, и вот уже хлопья сажи летают по комнате…
Грандмастер усмехнулся:
– Будь поосторожней со словами и мыслями. Пожара нам только не хватало.
Он щелкнул пальцами, и огонь погас. Все погрузилось в темноту, только запах гари напоминает о происшедшем. Еще мгновение – и новая свеча горит в подсвечнике на столе среди обугленных клочков, которые совсем недавно были бесценными манускриптами.
Мешко опустил голову:
– Прости, учитель. Твои рукописи…
Грандмастер поднял указательный палец и наставительно сказал:
– Пора тебе привыкнуть, что рукописи не горят. Один здешний писатель замечательно сказал об этом… Жаль, я позабыл его имя.
Он пробормотал короткое заклинание, и через мгновение пожелтевшие страницы снова лежали на столе в живописном беспорядке как ни в чем не бывало.
Грандмастер оправил мантию:
– Идем. Пора.
Но Мешко, казалось, не слышал его.
– Смотри, Мастер! Камень Судьбы!
Грандмастер обернулся – да так и ахнул. На черном обсидиане, там, где горящие страницы древних текстов накрыли его, расцвела ярко-алая роза!
А в это время Сергей спал на больничной кровати, скорчившись под ветхим байковым одеялом. Сегодня ночь была милостива к нему. Ему снилась юная и прекрасная женщина с длинными черными волосами, одетая в длинные прозрачные одежды, почти не скрывающие контуров тела. Она танцевала на лесной поляне, залитой лунным светом, и хохотала, и манила к себе…
Проснулся он оттого, что почувствовал сильный запах гари. В горле першило, нечем было дышать. Когда Сергей открыл глаза, вся палата была заполнена едким дымом. Огонь вырывался прямо из стен, там что-то трещало и шипело, словно масло на сковородке, и вот уже вспыхнула занавеска на окне.
Сосед, привязанный простынями к кровати, бился и мычал, другой пытался укрыться от огня под своей койкой с продавленной железной сеткой, третий бегал взад-вперед, пытаясь сбивать языки пламени старой продранной тапочкой, старик у окна непрерывно кричал тонким, раздирающим криком.
Сергей вскочил с постели и кинулся к двери. Она была не заперта – редкая удача! Наверное, Клава забыла… Закрывая лицо руками, он выбежал в коридор. Там, перед выходом во внутренний дворик, отгороженным железной решеткой, уже сгрудились все больные, кто мог передвигаться самостоятельно. Они кричали, вырывались из рук санитаров, которые метались между ними, пытаясь хоть как-то утихомирить обезумевшее стадо.
– Дверь откройте! Ключи у кого?
– У главврача в кабинете!
А воздуха остается все меньше и меньше. Дым заполняет легкие, становится трудно дышать. Белые халаты и полосатые пижамы смешались, сейчас они вместе, и все равны перед лицом огня. И вот уже кто-то захлебывается надрывным кашлем, раздирающим легкие, кто-то теряет сознание, а какая-то женщина бьется на полу в эпилептическом припадке с закатившимися глазами и пеной на губах.
– Да быстрее вы! Сгорим же тут, к чертовой матери!
Загремели ключи, скрипнула решетка, и тяжелая, окованная железом дверь наконец-то распахнулась. Приток свежего воздуха придал сил, и все, кто еще держался на ногах, ринулись наружу. В дверях мигом образовался затор, люди толкали друг друга, продираясь к спасению, давили упавших, но даже не замечали этого.
– А ну, тихо! Что прете, как бараны?
Зычный голос главврача Анатолия Федоровича заставил всех замереть на мгновение.
– Санитары, выводите больных! Да по одному, а не скопом. Что стали, мать вашу? Быстрее!
Властный окрик заставил всех здоровых опомниться – как будто они только и ждали этого. Санитары, медсестры и врачи мигом вспомнили о своих обязанностях и рьяно принялись восстанавливать порядок среди больных. Кого-то подгоняли, кого-то выводили под руки, а старика Семена Петровича, который обычно сидел в коридоре в инвалидном кресле, просто волоком тащили, как кулек с картошкой… Он не сопротивлялся, только мотал головой из стороны в сторону, и его редкие седые волосы волочились по грязному полу.
Сергей вышел наружу сам, осторожно ступая по земле. Ощущение это было таким необычным, позабытым за долгие годы неподвижности, что он даже про пожар забыл ненадолго. Вокруг сновали врачи и медсестры, выводя, вынося, выволакивая новых и новых больных, кто-то кашлял, стонал, надрывался от крика, а он не замечал ничего вокруг – просто смотрел на луну, ощущал землю под ногами…
