Он снял с полки нечто, похожее на связку
сушеных грибов. На веревку были нанизаны темные колечки, некоторые почему-то с
волосками.
– Это из бразильских джунглей. Я гостил у
одного лесного народца, который воевал с женщинами-амазонками, кровожаднейшими
тварями, которых, по счастью, впоследствии полностью истребили. Сию гирлянду я
выкупил у главного храбреца, который лично убил одиннадцать амазонок. Видите,
тут ровно одиннадцать колечек.
– А что за колечки? – спросил непонятливый
Бердичевский, тут же всё понял сам, и его замутило. Из глубины дома донесся
тихий звон гонга.
– Готовы закуски, – объявил граф, прерывая ужасную
экскурсию. – Не угодно ли?
После увиденного прокурору было не до закусок,
но он поспешно сказал:
– Благодарю, охотно.
Куда угодно, только бы подальше из этой
комнаты.
Загнали волка в кут
В соседней зале, столовой (слава богу, самой
обыкновенной, без копченых голов и вяленых гениталий), Матвей Бенционович один
за другим осушил два бокала вина и лишь тогда избавился от противного дрожания
в пальцах. Съел виноградину. Желудок содрогнулся, но ничего, выдержал.
Кеша как ни в чем не бывало уплетал
фаршированных перепелок. Граф же к еде не притронулся, только пригубил коньяк и
сразу закурил сигару.
– Что ж, в Заволжске имеется общество?
—спросил он, произнеся последнее слово таким образом, что было ясно, о каком
именно обществе идет речь.
– Небольшое, но есть, – ответил Бердичевский,
готовясь врать.
Чарнокуцкий с живейшим интересом задал еще
несколько вопросов, иные из которых заволжец совсем не понял. Что могло
означать: «Есть ли у вас цыплячья ферма?» К птицеводству вопрос отношения явно
не имел. Или еще: «Устраиваете ли карусель?» Что за карусель имелась в виду,
черт ее разберет. Какие-нибудь педерастические пакости.
Чтоб, как говорят воришки, не
запалиться,прокурор решил перехватить инициативу.
– На меня сильное впечатление произвела ваша
коллекция, – сменил он тему. – Скажите, отчего вы коллекционируете лишь...
э-э-э... останки прекрасной половины человечества?
– Женщина – не прекрасная половина
человечества и вообще никакая не половина, – отрезал граф. – Это пошлая
карикатура на человека. Говорю вам как медик. Уродливое, несуразное существо!
Медузообразные молочные железы, жировые подушки таза, нелепое устройство
скелета, писклявый голос...
Чарнокуцкого передернуло от отвращения.
Эге-ге, подумал Матвей Бенционович, хоть ты и
медик, а по тебе самому плачет больничная палата. Та, что запирается снаружи.
– Позвольте, но совсем без женщин тоже нельзя,
– мягко возразил он. – Хотя бы с позиции продолжения человеческого рода...
Графа этим аргументом он не сбил.
– Из самых плодовитых нужно вывести
специальную породу, как это делают с коровами или свиноматками. Держать в
хлеву. Оплодотворять, разумеется, при помощи шприца, не иначе.
По лицу женоненавистника пробежала гримаска
отвращения.
Издевается он, что ли, засомневался вдруг
Бердичевский. Дурака валяет? Ладно, черт с ними, с идиотскими теориями этого
психопата. Пора повернуть к делу.
– Как это было бы чудесно – жить в
исключительно мужском обществе, в кругу себе подобных, – мечтательно произнес
статский советник. – Вы слышали, что некий американский миллионщик
восстанавливает библейский Содом?
– Слышал. Занятный плод американской назидательности.
С точки зрения филантропии, конечно, следовало бы потратить эти миллионы на
хлеб для нищих, но этим мир не удивишь. Да и что проку? Съедят нищие дармовой
хлеб и завтра потребуют еще, не напасешься. А тут урок человечеству. Мистер
Сайрус – добропорядочный семьянин и «извращенцев» терпеть не может, но хочет
явить современникам образец терпимости и милосердия к париям. О, американцы
всех нравственности научат, лишь дайте срок.
– Должно быть, у Содомской затеи немало
врагов? – подступился Матвей Бенционович к ключевой теме. – Из числа ханжей и
религиозных фанатиков. Сейчас развелось столько сект, призывающих к
ветхозаветной нетерпимости.
Собирался отсюда вывернуть на Мануйлу –
прощупать, как относится его сиятельство к пророку, которого пытался убить
одноглазый Бронек.
Но разговор прервался. В гостиную, хрустя
блестящей кожей, вошел Филип и с поклоном протянул хозяину длинную бумажную
ленточку.
Оказывается, в средневековом замке есть
телеграф? Эта новость прокурору почему-то не понравилась.
Чарнокуцкий пробежал глазами довольно длинную
депешу и вдруг сказал Кеше:
– Иносан, глупый мальчишка, придется тебя
высечь. Кого ты привез?
Красавчик блондин подавился ломтиком
апельсина, а у Бердичевского скакнуло сердце. Он дрогнувшим голосом воскликнул:
– Что вы хотите этим сказать, граф?
– До чего же вы, жиды, наглая порода, –
покачал головой магнат и более к Матвею Бердичевскому не обращался – только к
Кеше. – Послушай-ка, что пишет Микки: «Губернским предводителем в Заволжске
граф Ростовский. Уездные предводители: князь Бекбулатов, барон Штакелъберг,
Селянинов, Котко-Котковский, Лазутин, князь Вачнадзе, Бархатов и граф Безносое,
еще три уезда предводителей не имеют за малым числом природного дворянства.
Лицо, о котором ты запрашиваешь, действительно жительствует в Заволжске, но
фамилия перепутана и должность не та. Не Матвей Берг-Дичевский, а Матвей
Бердичевский, окружной прокурор. Статский советник, сорока лет, выкрест».
Щеки у Кеши из розовых сделались зеленоватыми.
Он рухнул на колени и всхлипнул:
– Я знать не знал, клянусь!
Граф толкнул его носком туфли в лоб – молодой
человек опрокинулся на ковер и захныкал.
– Кто вам прислал эту ерунду? – спросил Матвей
Бенционович, еще не успев приспособиться к катастрофическому изменению
ситуации, ведь до сего момента всё шло так гладко!
Граф выпустил струю сигарного дыма. Прокурора
разглядывал с гадливым любопытством, словно какое-то невиданное насекомое или
раздавленную лягушку. Всё же удостоил ответом:
– Микки, один из наших. Большая фигура. Не
сегодня-завтра министром станет. И правильно – золотой работник. Такому можно и
в полночь телеграмму слать – наверняка застанешь на службе.
