А назавтра выяснилось, что американцы провели
ночь самым отличным образом – по совету вездесущего «Кука» растянули в саду
гамаки и выспались просто gorgeous.
Измученная Пелагия тряслась в хантуре, то и
дело проваливаясь в сон. Поминутно вскидывалась от резких толчков, непонимающе
озирала лысые вершины холмов, снова начинала клевать носом. Шляпку отдала
верблюду, чтоб не приставал. Голову прикрыла газовым шарфом.
И вдруг, где-то на рубеже яви и сна прозвучал
голос, отчетливо и печально произнесший: «Не успеть».
Душу Полины Андреевны почему-то пронзила
острая тоска. Путешественница встрепенулась. Сонный морок растаял без следа,
мозг очнулся.
Что же это я, совсем ума лишилась, сказала
себе Пелагия. Тоже туристка выискалась – железная дорога мне нехороша. А день
потерян впустую. Какая непростительная, даже преступная глупость!
Нужно спешить. Ах, скорей бы Иерусалим!
Она подняла голову, стряхнула с ресниц остатки
сна и увидела вдали, на холме, парящий в дымке город.
Град Небесный
Вот он, Иерусалим, поняла Пелагия и
приподнялась на скамье. Рука взметнулась к горлу, словно боясь, что прервется
дыхание.
Сразу забылись и пыль, и жара, и даже
таинственный, непонятно откуда донесшийся голос, что вывел паломницу из сонного
оцепенения.
Салах объяснял на двух языках, что нарочно
съехал с шоссе – показать Джерузалем во всей красе; что-то вопили американцы;
прядали ушами лошади; дохрупывал шляпку верблюд, а Пелагия зачарованно смотрела
на покачивающийся в мареве град, и из памяти сами собой выплывали строки
«Откровения»: «И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от
Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. Он имел
двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов. Основания стены города украшены
всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье
халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое
хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое
гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые
ворота из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное
стекло». По-старинному последняя фраза звучала еще прекрасней: «И стогны, града
злато чисто, яко стекло пресветло».
Вот оно, самое важное место на земле. И
правильно, что путь к нему столь тягостен и докучен. Это зрелище нужно
выстрадать, ведь свет сияет ярко лишь для зрения, истомленного тьмой.
Монахиня спустилась наземь, преклонила колени
и прочла радостный псалом «Благослови душе моя, Господа, и вся внутренняя моя
святое имя Его», но закончила молитву странно, не по канону: «И вразуми меня,
Господи, сделать то, что должно».
Хантур тронулся вперед, навстречу Иерусалиму,
и город сначала исчез, скрытый ближним холмом, а потом появился вновь, уже безо
всякой дымки и нисколько не похожий на град небесный.
Потянулись скучные улицы, застроенные
одноэтажными и двухэтажными домами. Это был даже не Восток, а какая-то
захолустная Европа, и если бы не арабская вязь на вывесках да не фески на
головах прохожих, легко было бы вообразить, что находишься где-нибудь в Галиции
или Румынии.
Перед Яффскими воротами Старого города Полина
Андреевна совсем расстроилась. Ну что это в самом деле! Фиакры, банк «Лионский
кредит», французский ресторан, даже – о ужас – газетный киоск!
Американская пара высадилась у отеля «Ллойд»,
сдав верблюда швейцару в красной ливрее. Госпожа Лисицына осталась единственной
пассажиркой хантура.
– Храм Гроба Господня там? – с трепетом
спросила она, показывая на зубчатую стену.
– Там, но мы туда не едем. Раз ты русская,
тебе надо в Миграш а-русим, Русское подворье. – Салах махнул рукой куда-то
влево.
Повозка поехала вдоль крепостной стены, и
через несколько минут путешественница оказалась на небольшой площади, которая
словно перенеслась сюда по мановению волшебной палочки прямо из Москвы.
Измученный горами и пустынями взор монахини любовно обозрел купола православного
храма, безошибочно русские присутственные постройки, указатели с надписями
«Хлебопекарня», «Водогрейная», «Народная столовая», «Женский странноприимный
дом», «Сергиево подворье».
– До свиданья, госпожа, – поклонился Салах, на
прощанье ставший очень почтительным – должно быть, надеялся на бакшиш. – Здесь
все наши, русские. Захочешь назад Яффо ехать или куда пожелаешь, иди Дамасские
ворота, спроси Салах. Там все знают.
Бакшиша ему Полина Андреевна не дала – не
заслужил, но простилась по-доброму. Жулик, конечно, но все-таки ведь довез.
Для удобства богомольцев здесь, как и в
Яффском порту, на самом видном месте, под зонтом, сидел сотрудник
странноприимного комитета. Объяснял здешние порядки, отвечал на вопросы,
размещал на постой согласно званию и средствам: для людей бедных кров и стол стоили
всего 13 копеек, но можно было поселиться и с комфортом, за 4 рубля.
– Как бы мне повидать отца архимандрита? –
спросила Полина Андреевна. – У меня к нему письмо от преосвященного Митрофания,
архиерея Заволжского.
– Его высокопреподобие в отлучке, – ответил
служитель, ласковый старичок в железных очках. – Поехал в Хеврон, участок для
школы присмотреть. А вы бы, сударыня, пока отдохнули. У нас баня своя, и даже с
дворянским отделением. Прачки хорошие – белье постирать. А то исповедайтесь с
дороги. Многие так делают. В храме места недостает, так отец архимандрит
благословил в саду шатры-исповедальни поставить, как в раннехристианские
времена.
И в самом деле, у края площади, под деревьями,
стояли четыре палатки, увенчанные золочеными крестами. К каждой стояла очередь:
одна очень длинная, две умеренные, а подле четвертого шатра дожидались всего
два человека.
– Отчего такая неравномерность? –
полюбопытствовала Пелагия.
– А это, изволите видеть, согласно желанию.
Более всего алчут попасть к отцу Ианнуарию, святейшему во всей нашей миссии
старцу. Отец Мартирий и отец Корнилий тоже возлюблены богомольцами, хотя,
конечно, и менее, чем отец Ианнуарий. А вон туда, к отцу Агапиту, мало кто
отваживается. Суровенек и характером невоздержан. Вы уж, милая сударыня,
извините, – развел руками старичок. – Исповедальня – не гостиница, разрядов не
имеет. Пред Богом все равны. Так что если желаете к отцу Ианнуарию, придется
вместе с простыми ожидать – это часа четыре на солнцепеке, не меньше. Некоторые
господа, правда, нанимают кого-нибудь заместо себя постоять, но это, ей-богу,
грех.
