* * *
Начал Колобок с ботдека. Там пассажир
палубный, все больше голь, но, во-первых, курочка по зернышку клюет, а
во-вторых, такой у Колобка характер – что повкусней напоследок оставлять. Он и
еду кушал так же. Если, скажем, греча с шкварками, то сначала крупу ложкой
соберет, а сало до поры по краешку выложит, красиво. Если щи с мозговой
косточкой, то сначала жижу выхлебает, потом капусту с морковкой стрескает, мясо
обскоблит и лишь потом мозговую мякоть высасывает.
Значит, отутюжил шлюпочную палубу как
положено: с юта на шкафут, потом на бак. Все корабельные слова и тонкости
Колобок знал лучше любого матроса, потому что матрос, он парохода не любит.
Ему, запьянцовской душе, поскорей бы на берег да в кабак, а «разинцу» на
корабле все на пользу, все в интерес.
На носу, сбившись в кучку, сидели
странствующие к Гробу Господню, десятка полтора мужиков и баб, рядом с каждым
гордо выставлена суковатая палка – паломнический посох. Богомольцы ели
хлеб-соль, запивали кипятком из жестяных чайников, на прочих путешественников
поглядывали надменно.
Ну, так-то уж не задавайтесь, про себя сказал
им Колобок. Есть и поблагостней вас. Сказывают, что иные святолюбцы в Палестину
не пароходами добираются – на своих двоих. А как достигнут предела Обетованной
Земли, дальше на коленках ползут. Вот она какая, истинная святость.
Все же не стал трогать божьих странников,
отошел. Что с них возьмешь? Само собой, у каждого рублей по пяти припрятано, и
достать – пара пустяков, но это уж надо совсем бессовестным быть. А человеку
без совести жить нельзя, даже и в воровском деле. Может, в воровском еще
больше, чем в каком другом, иначе совсем пропасть можно.
Колобок давно для себя правило вывел, чтоб
жилось душевней: если видно, что хороший человек или несчастный какой, с такого
«концов» не брать, пускай у него лопатник сам наружу торчит, в руки просится.
Резона нет. Разбогатишься, положим, на тридцать целковых, да хоть бы на все
триста, а сам себя уважать не будешь. Таких воров, которые себя уронили,
Колобок много видал. Дрянь люди, душу за мятые рублевики продали. Разве
уважению цена триста рублей? Нет, шалишь. Может, таких денег и вовсе на свете
нет.
Около немцев-колонистов потерся основательно.
Эти, надо думать, в Аргентину собрались, такая у них, немцев, сейчас мода.
Вроде им там земли дают, сколько хочешь, и в солдаты не берут. Немец, он вроде
жида, нашему царю служить не любит.
Ишь, палубные билеты взяли, куркули. Деньжата
у колбасников есть, но больно прижимисты.
Сел Колобок под шлюпкой, послушал немецкий
разговор, да только плюнул. Говорят, будто дурака валяют: гук-маль-ди-да.
Один, красномордый, докурил трубку, положил на
палубу, близехонько. Ну, Колобок не устоял, прибрал хорошую вещь, не стал на
после откладывать. Сейчас-то туман, а потом еще неизвестно как повернется.
Трубку рассмотрел (из фарфора, с малыми
фигурками – заглядение), сунул в тыльник, холщовый мешок на веревке – под мышку
вешать.
С почином.
Дальше духоборы сидели, вслух божественную
книжку читали. Этих Колобок не тронул. Знал – в Канаду едут. Люди тихие, никому
от них никакой обиды, за правду терпят. Писатель граф Толстой за них. Колобок
читал одну его книжку, «Сколько человеку земли нужно». Смешная – про то, какие
дураки мужичье.
Ладно, духоборы, плывите себе, Бог с вами.
Со шкафута и до самой кормы сплошь жиды пошли,
но тоже не толпой – кучками. Это Колобку было не в диковину. Знал он: такая это
нация, что промеж себя все грызутся.
У них, как и у наших, первый почет тем,
которые в Палестину плывут. Колобок постоял, послушал, как «палестинский» жидок
гордился перед «американским». Сказал ему: «Мы, не в обиду вам сказать, едем за
духом, а вы за брюхом». «Американец» стерпел, отбрехиваться не стал, только
голову повесил.
У «палестинского» Колобок вынул из кармана
складной метр, портновский. Невелик навар, но можно Глаше-вдове подарить, она
бабам юбки шьет, спасибо скажет. У «американского» взял часы. Барахло часы,
медные, рублишка на полтора.
Прибрал добычу в мешок и затесался в кучу-малу
пейсатых парней, галдевших кто по-своему, но большинство по-русски. Все тощие,
кадыкастые, голоса писклявые.
Галдели они, потому что к ним с каютной палубы
раввин поднялся, жидовский поп. Вот они к нему и кинулись.
Поп был собой видный, в шапке с меховой
оторочкой, в пиджаке до колен. Длинная седая бородища, пейсы – как еще две
бороды, густые брови – будто две вовсе маленьких бороденки. Обступили его
жиденята и давай жаловаться. Колобок тут как тут – ему чем тесней, тем
вольготней.
– Ребе, вы говорили, мы поплывем, как Ноевы
избранники на ковчеге! А тут какой-то xoйшexl —пищал веснушчатый еврейчик. –
Кого здесь только нет! Мало этих американеров,так еще апикойресы
[1]
-сионисты, и
гои, пожирающие свиной жир это он про немцев, догадался Колобок], и даже – тьфу
на них! – гои, прикидывающиеся евреями!
– Да-да, «найденыши»! И с ними, говорят, сам
ихний пророк! Про которого вы страшное говорили! – подхватили другие.
– Мануйла? – сверкнул глазами раввин. – Он
здесь? Хвост сатанинский! Смотрите у меня! Близко к нему не подходить! И к
«найденышам» тоже!
Один из жалобщиков пригнулся к поросшему
седыми волосками уху и зашептал, но не так чтобы тихо, Колобок слышал каждое
слово.
– А еще, говорят, этиздесь. «Христовы
опричники». – Слова были произнесены жутким, свистящим шепотом, и все прочие
сразу примолкли. – Убить нас хотят! Ребе, они не выпустят нас живыми! Лучше бы
мы остались дома!
Про «христовых опричников» Колобок в газете
читал. Давно известно, что в иных городах, где у людей дела мало, а злобы
много, чуть какая оказия, сразу кидаются евреев бить. Чего ж не побить, не
пограбить, если начальство дозволяет? Но кроме обычных громильщиков с некоторых
пор завелись еще какие-то «опричники», люди серьезные, которые поклялись жидам
и ихним потатчикам спуску не давать. И вроде бы уже убили кого-то – адвоката
какого-то и еще студента. Адвоката ладно, все они жиганы бесстыжие, но студент
чем им помешал? Поди, тоже отец-мать есть.
Ладно, это дела дальние. На Реке-матушке,
слава Тебе, Господи, ни «опричников», ни погромов отродясь не бывало.
Пока жиденята шумели, Колобок
одному-другому-третьему по карманам прошелся, но всего злата добыл пятак да
двугривенный.
А еврейский поп послушал-послушал да как ногой
топнет.
– Молчать!
