– Христу можно и в миру служить, не хуже, чем
в монастыре. Даже еще и лучше.
– Можно, но не в полную силу. Потому что
придется себя делить между делами земными и Вечной Любовью. – Пелагия вытерла
глаза платком и закончила твердо, уже безо всякого слезного дрожания. – Я
обещала вам и снова повторю: никаких расследований больше не будет. Да тут моя
ловкость и не понадобится. Господин Долинин сыщик от Бога, не мне чета.
Митрофаний посмотрел на свою рыжую наперсницу
недоверчиво, тяжко повздыхал, но больше не перечил.
Отпустил.
Рассказ рогоносца
Известие о том, что преосвященный благословил
Пелагию на поездку, не вызвало у Долинина ожидавшегося воодушевления. Он лишь
кивнул, как бы принимая сообщение к сведению, и ничего не сказал, да еще нервно
дернул углом рта. Все-таки не без странностей был господин.
И в дороге держался с подчеркнутой
отстраненностью. Не шутил, в разговоры не вступал, ограничивался самой
необходимой вежливостью. Будто подменили Сергея Сергеевича.
Монахиня вначале была в недоумении,
тревожилась, не обидела ли его каким-нибудь неведомым образом, но после
смирилась – списала угрюмость следователя на ипохондрический склад натуры.
Пока плыли на барже – сначала по притоку Реки,
потом по притоку притока, – Долинин все просматривал свой блокнот и писал
какие-то письма или реляции. Пелагия ему не докучала. Вязала из собачьей шерсти
жилетку для Митрофания, читала прихваченные в дорогу «Жизнеописания святых
угодниц новейшего времени», а то и просто взирала на проплывающие мимо берега.
Но когда пересела с баржи на повозку, два первых занятия стали невозможны
вследствие тряски, а третье утратило смысл из-за ограниченности обзора: куда ни
посмотришь, одни деревья.
По въезде в Лес Сергей Сергеевич первые полдня
вел себя по-прежнему, держал дистанцию. Время от времени, правда, оборачивался
в седле, будто проверяя, на месте ли монашка, не исчезла ли с облучка.
На обеденном привале Пелагия подошла к грубо
сколоченному ящику, в котором покоился убиенный, стала шептать молитву. Думала:
в чем смысл трагического происшествия под названием «внезапная смерть», когда
человек расстается с душой во цвете лет, без подготовки и предупреждения? Зачем
это Господу? Неужто лишь в пример и назидание прочим? Но как же тогда тот, кто
умер? Достойно ли человеку быть всего лишь назидательным примером для других?
Так углубилась в непростые раздумья, что не
услышала шагов – вздрогнула, когда у самого уха раздался долининский голос.
Как ни в чем не бывало, словно и не было двух
с половиной дней молчания, следователь спросил:
– Ну-с, сестра, и что вы обо всем этом
думаете?
– О чем?
– Вы ведь отлично поняли. – Лицо Сергея
Сергеевича колыхнулось нетерпеливым тиком. – У вас наверняка выстроилась
картина преступления., Кто, как, с какой целью. Вы женщина проницательная,
острого ума, с превосходным чутьем. Оказали мне неоценимую помощь на этапе
дознания.. Так не останавливайтесь на полпути. Говорите. Гипотезы, догадки,
самые фантастические предположения – я за все буду благодарен.
Если бы вопрос был задан не теперь, а до
слезного объяснения с Митрофанием, Пелагия непременно поделилась бы с Сергеем
Сергеевичем всеми своими соображениями. Однако разговор с владыкой и данное
обещание произвели в монахине решительную перемену. Чистосердечно признавшись
себе, что в ее согласии ехать в Строгановку главную роль сыграли суетный азарт
и греховная любознательность, инокиня строго-настрого запретила себе размышлять
о том, куда подевался Стеклянный Глаз, он ли убил «пророка», и если он, то
почему – из ненависти ли, из корысти ли, либо же по иным мотивам.
Следователю ответила смиренно, опустив глаза:
– Даже и не думала об этом. Не моего ума дело.
У вас, должно быть, сложилось впечатление, будто я мню себя сыщиком в рясе.
Уверяю вас, сударь, это не так. К лицу ли чернице путаться в мирские дела, да
еще этакого греховного свойства? Если я в тот день и наговорила лишнего, то это
от потрясения при виде мертвого тела. У вас, сударь, свои занятия, у меня свои.
Бог вам в помочь, а я буду молиться за успех ваших трудов.
Он посмотрел на нее в упор, испытующе.
Потом вдруг улыбнулся – ясно, дружественно:
– Жаль. Подедуктировали бы вместе. А еще
больше жаль, сестрица, что вы не служите в сыске. У нас женщин-агентов немного,
но каждая стоит десятка мужчин. Вы же с вашими способностями стоили бы сотни.
Ладно, не буду вам мешать. Вы, кажется, читаете молитву?
Отошел к костру, и с этого момента его
поведение переменилось, он стал прежним Сергеем Сергеевичем – умным и немного
насмешливым собеседником, в разговорах с которым время понеслось и быстрей, и
насыщенней.
Теперь Долинин предпочитал ехать не впереди, а
рядом с повозкой. Иногда сгонял зытяка с козел, брал вожжи сам. Бывало, что и
спешивался, ведя лошадь в поводу. Предложил раз и Пелагии проехаться верхом, но
она отговорилась иноческим званием, хотя очень хотелось, как в далекие времена,
сесть в седло по-мужски, сжать коленями горячие, налитые бока лошади,
приподняться в стременах и припустить влет по мягкой, звонко причмокивающей
земле...
Насмешливый тон Сергея Сергеевича монахиню не
раздражал, скорее импонировал, потому что в нем совсем не было цинизма, столь
распространенного в образованной части общества. Чувствовалось, что это человек
с убеждениями, с идеалами и – что по нынешним временам уж совсем удивительно –
человек глубокой, не суесловной веры.
Из-за соседства с печальным грузом беседа
сначала все крутилась вокруг жертвы.
От Долинина монашка узнала кое-какие
подробности о грешной жизни «ловца душ».
Проповедовать новоявленный мессия,
оказывается, начал не столь давно – года два тому, однако успел обойти чуть не
половину губерний и обзавелся немалым числом последователей, преимущественно
самого простого звания. Толпами «найденыши» не собирались, массовых шествий не
устраивали, однако внимания обращали на себя много – и своими бело-синими
хламидами, и демонстративным неприятием христианства вкупе с православной
церковью. При этом смысл Мануйлиной проповеди, как это обычно бывает у
душесмутителей, поднявшихся из темной гущи народа, был туманен и логическому
изложению не поддавался. Что-то такое, направленное против воскресного дня,
священнослужителей, икон, колокольного звона, воинской повинности, свиноедства,
еще невнятное прославление еврейства (хотя самих евреев Мануйла, если он
вправду происходил из медвежьего угла Заволжской губернии, здесь и видеть-то не
мог) да всякая прочая чушь.
